Нина Катерли. Наслажденцы

Развилки
1272 Копировать ссылку

Нина Катерли (1934-2023), писатель, правозащитник, член партии «Яблоко», в последние месяцы жизни упоминалась в СМИ прежде всего как бабушка театрального режиссёра Жени Беркович. Её вместе с драматургом Светланой Петрийчук арестовали весной за спектакль «Финист Ясный Сокол». Постановку о том, как джихадисты заманивают в свои сети женщин и девушек, власти обвинили в «оправдании терроризма». У 89-летней Нины Катерли провели обыск по делу отправленной в тюрьму внучки. Однако редакция SPJ хочет сегодня отдать дань уважения и признательности самой Нине Семёновне за её творчество и гражданскую позицию. Мы обращаемся к её статье «Наслажденцы», опубликованной в 1997 году. В ней Катерли фиксирует слабость своих единомышленников из демократической среды перед материальным благополучием и личным комфортом.

Эта «дружественная» критика от «своих» была важна тогда, даже если осталась неуслышанной. Не потеряла статья своего значения и сегодня, помогая ретроспективно осознать причины поражения либеральных и демократических ценностей в 1990-е годы.

Темы, затронутые Ниной Катерли, могут, на первый взгляд, показаться мелкими, почти пустячными. Однако эти мелочи — заметное обществу предпочтение личного блага перед общим, склонность части либеральных политиков к мягкому «коррумпированию» личным процветанием на фоне бедности большинства населения и их готовность к постепенному сращиванию с номенклатурной элитой — стали в итоге одним из факторов разрушения гражданственности, которое привело к катастрофической атомизации и деполитизации общества, ныне бессильного и раздробленного перед лицом самых опасных действий властей.

Корни этой нынешней общественной анемии уходят, среди прочего, и в 1990-е, в то десятилетие, которое политически началось с небывалых по численности массовых демонстраций против монопольной власти КПСС и со сноса памятника Дзержинскому на Лубянке, а закончилось возвращением к власти выходцев из КГБ под грохот взрывов Второй Чеченской войны.

Светлана Петрийчук и Женя Беркович

Друзья-демократы, что с вами сталось?

Это те, что, как правило, шли во власть на волне борьбы с привилегиями партаппаратчиков. А придя, начали азартно упиваться житейскими радостями, которые дает эта самая власть в «нагрузку» к нудной обязанности вершить судьбы соотечественников.

Как-то так получилось, что по части судеб дела у нас хуже некуда. При этом профессионализм новых политиков разных уровней и ветвей (естественно, нулевой в начале их восхождения, поскольку пришли не из номенклатуры) — этот профессионализм, увы, заметно не увеличился. Зато умение сделать свою жизнь красивой — не по трусливым совковым меркам с закрытыми распределителями и госдачами, упрятанными за заборы, а по евростандарту, — это умение, а главное, желание открыто наслаждаться возросло многократно.

Ах, что за прелесть эти так еще недавно недоступные приемы, персональные автомобили, интервью и прочий эксклюзив! Ах, эти заманчивые деловые, не очень деловые и вовсе халявные загранвояжи за счет налогоплательщиков! А захватывающие презентации, банкеты и даже балы? Не мрачные попойки с пением «Подмосковных вечеров» в своем обрыдлом кругу где-нибудь в охотничьем домике, а в шикарном отеле или вообще во дворце, в окружении лучших людей — звезд от искусства и телевидения, иностранных знаменитостей, фотомоделей.

Казалось бы, ну и что? Нравится — наслаждайтесь. Меня роскошная жизнь всевозможных ларечников и банкиров ничуть не раздражает. В дореволюционной России купцы своих дам непременно в шампанском купали. Наши «новые» тоже могут смотаться в Ниццу на выходной, скинуться, купить бриллиантовое колье, а потом надраться в роскошном ресторане и быть загруженными в самолет по частям. Все это их (и налоговой полиции) проблемы, до которых мне нет никакого дела. Как и до посиделок оппозиционеров, в девичестве — партаппаратчиков, которые поняли, что оголтелые демонстрации своих наслаждений в голодной стране — вещь небезопасная. И пышные торжества по случаю юбилея Владимира Вольфовича меня не шокируют, это однозначно.

Мне нет дела до чужих и плохих. Мне дело — до своих и хороших. До умных, интеллигентных, талантливых. Тех, кого мы с восторгом привели во власть, кем гордились и восхищались. На кого надеялись и кому доверяли. Сперва абсолютно, потом с оговорками и сомнениями, потом с подступающим раздражением и растущим чувством безнадежности. Теперь мы их в основном уныло защищаем: дескать, власть — испытание, выдержать его способен не всякий, пировать — не значит воровать, и вообще лучше они, такие, как есть, чем ТЕ. А их рейтинги неумолимо падают, уважение к ним (и к нам, заступникам) гаснет. И когда мне теперь говорят, что, мол, близятся новые выборы — в органы местного самоуправления, к примеру, — и мы должны, сомкнув ряды и забыв разногласия, добиваться победы демократических кандидатов, мне становится грустно.

Я не верю, никогда не поверю, что наши либералы-избранники — сплошь взяточники, казнокрады, ограбившие народ и суетливо распродающие Россию. Все это вранье, придуманное подлецами и размноженное дураками. Или теми, кого купили. Нет, их грешки ничтожны по сравнению с тем, что по-крупному творится вокруг (одна Чечня чего стоит, да разве только Чечня?). И намерения у них скорей всего добрые, и мысли, не иначе, благородные. И речи правильные. Да, тусуются в обнимку с кем попало, да, бесшабашно заедают шампанское икрой под дулами телекамер. Да, не отказываются от депутатских и прочих привилегий, прекрасно зная, что творится в стране. Но ведь это не преступление, так, слабость.

Слабость… Но они, наши, не имеют на нее права. Потому что именно за ними внимательно и зорко следят все: и свои — с горечью обманутых надежд, и враги — с чувством глубокого и злорадного удовлетворения.

Их падение в глазах людей — это падение веры в возможность честной политики и бесконтрольной власти, в саму идею новой, демократической России, вот в чем несчастье!

Почему они не хотят видеть и понимать это? Где их чувство самосохранения, где их скромность, в конце концов, раз уж нет обыкновенного такта? Почему в ответ на предостережения они мгновенно ощетиниваются: мол, а что такого? Не на свои пьем — спонсоры оплатили. И вообще на Западе и приемы, и банкеты — норма, почему мы должны придерживаться диких совковых традиций?

Не должны. Только давайте начинать жить по-западному все вместе. И вы, и все остальные — вон, видите? — те, что с плакатами стоят, врачи, учителя, шахтеры. Начнется у них западная жизнь, тут и вы, незамедлительно…

Когда в Госдуме предыдущего созыва Михаил Молоствов и Юлий Рыбаков попытались (среди своих) завести речь об излишествах с персональным транспортом и непомерно высоких должностных окладах депутатов, их мгновенно оборвали. «Популизм, большевизм, партмаксимум!» — такова была гневная реакция тех, кого они считали единомышленниками.

Что это — глупость и недальновидность? Или желание наслаждаться стало, подавив разум, сильнее всех других желаний, дороже собственных репутаций, дороже в конечном итоге будущего страны, которая ведь изберет же в результате какого-нибудь сусловоподобного монстра с несварением желудка.

Вспоминаю разговор с одним из таких «наслажденцев» местного, питерского масштаба на заре его жизни во власти. Этот мой тогдашний приятель позвонил мне напомнить о митинге по случаю Дня памяти жертв политических репрессий.

— Заходи, пойдем вместе, — привычно предложила я.

— Поезжай сама, — был ответ, — меня привезут! На «Волге»! С шофером!

В голосе звучало такое торжество, такое блаженство, что я пришла в себя только в трамвае, на Троицком мосту.

Помню и другую беседу с другим знакомым, которого я убеждала ограничить поездки за казенный счет. «Хочешь ездить, поезжай туристом, — твердила я, — зарабатываешь теперь достаточно, а все эти необязательные командировки, визиты, пусть даже за счет приглашающей стороны, лучше отложи, пока сидишь на этом посту. Заграница сегодня — главный дефицит, люди это воспринимают как злоупотребление служебным положением. Зачем тебе?»

Глаза моего собеседника мгновенно покрылись корочкой льда, голос затвердел.

— На каждый чих не наздравствуешься, — назидательно сказал он.

И уплыл на лайнере — обмениваться в пути несуществующим опытом с другими такими же «наслажденцами».

Все это было бы не страшно, если бы слово «демократ» не стало одним из главных ругательств страны. Все бы ничего, кабы не отчаянное положение многих и многих наших сограждан. Тех же питерцев, онемевших от ужаса при вести о двукратном повышении квартплаты. Никакими объективными причинами, никакими финансовыми трудностями нельзя оправдать бесстыжее решение искать деньги не в непомерных государственных расходах, а в карманах граждан. И этот бесспорный факт мгновенно оценили и использовали коммунисты, вывели 22 февраля народ на Дворцовую площадь. Десять тысяч человек с разными политическими взглядами стояли под одинаковыми красными флагами. Красных флагов было множество. А трехцветного лично я там не видела.

Перехватывать у коммунистов инициативу демократы не сочли нужным. Инициатива у нас в стране как-то незаметно оказалась в руках коммунистов и национал-социалистов…

Они всегда заняты чем-то другим, более привлекательным. Когда в феврале коммунисты вывели питерцев против повышения квартплаты, наши занимались подготовкой конференции по поводу 80-летия Февральской революции. Приехали знатные московские гости. И на следующий день все мы, оживленные, приодетые, сидели — нет, не в университете: гулять, так гулять, — в красивом зале дворца Белосельских-Белозерских, наслаждаясь умными, правильными, иногда блестящими речами наших единомышленников.

А мимо по Невскому шли люди, которые нас ненавидят.

Санкт-Петербург, 1997