Разъединение штатов Америки: склеит ли Байден гражданскую нацию?

Подмена либеральных ценностей и подходов крайне левыми и крайне правыми идеями — не является сугубо внутренним делом Соединенных Штатов. Аналогичные дискуссии идут в Канаде и Великобритании, Бельгии и Нидерландах, Франции и Германии. Риск отказа от равноправия и свободы, разрушение основ либеральной демократии ради борьбы за очередную недостижимую утопию равенства и справедливости, внедряемую насилием и привилегиями — это общий риск.

В 2015 году Павел Демидов из «Коммерсантъ-Власть» написал статью об исчезновении центризма в американской политике и опасном росте идейной поляризации. В Белом доме тогда еще был Барак Обама. Этот процесс и его последствия мы все и наблюдаем сегодня. С одной стороны — уходящий с поста, но не из политики президент Трамп и ко. Но на другой стороне — увы!, тоже антилиберализм, только левый.

Конечно, это я совсем не о победившем на президентских выборах Джозефе Байдене. Сам избранный президент как раз центрист, он — представитель умеренного крыла Демократической партии. В ходе её праймериз Байден, сперва проигрывая, в итоге нанёс убедительное поражение левому крылу партии в лице Берни Сандерса и других. На президентских выборах он получил рекордное в истории США число голосов.

Нельзя, впрочем, забывать, что и Дональд Трамп установил на сей раз рекорд по числу голосов у проигравшего кандидата. Конечно, среди его сторонников есть и религиозные фанатики, и приверженцы теорий заговора, и просто убежденные крайне правые республиканцы. Однако сводить к этим категориям весь многомиллионный электорат Трампа будет большой ошибкой. Тут и те, кто доволен его налоговой реформой, и те, кого возмущает идейный диктат слева, всё более заметный от университетов до киностудий, и те, кто доволен его противостоянием диктатуре коммунистов в Китае. Нельзя просто сбросить всех этих людей со счетов.

Отметим также, что беспрецедентное объединение вокруг Байдена вызвано не столько программой кандидата, сколько личными качествами. И вовсе не самого избранного президента, а его оппонента, Дональда Трампа, второго срока которого категорически не хотели слишком многие. Его непредсказуемость, лживость, хамство, самомнение, неуважение к людям и политическим институтам страны отталкивают даже многих республиканцев.

Не случайно победа Байдена на президентских выборах вовсе не сопровождается таким же успехом Демократической партии при выборах губернаторов (- 1 место, проигранное в Монтане), Сената (пока лишь + 1 место, что оставляет демократов в меньшинстве) и Палаты представителей (на данный момент у демократов на 8 мест меньше, чем в 2018, хотя они удерживают большинство). Это значит, что другой кандидат от республиканцев вполне мог бы удержать за этой партией и Белый дом.

Не сомневаюсь, что Байден, умеренный, опытный и неглупый политик, тем более пришедший к власти с образом примирителя, постарается склеить расколотое общество. Однако ему будет противостоять не только Трамп, распускающий слухи о подтасовках и мечтающий о реванше в 2024 году. Едва ли не большим фактором для углубления раскола является крайне левое крыло демократов, которое воспринимает предстоящий уход Трампа из Белого дома, как грандиозный реванш за его 4 года в Овальном кабинете.

Важнейшую роль в поражении Трампа сыграла недооценка им проблемы коронавируса, приведшая к высокой заболеваемости и смертности в США. Сегодня центристский избиратель ждет от Байдена прежде всего компетентного и стабильного управления, ориентированного на права и интересы людей. Это запрос на восстановление нормальности, утраченной с приходом к власти Трампа. Примерно того же ждут от Байдена и союзники США в Европе и Азии.

Между тем, крайне левое крыло Демпартии выступает за своего рода «трампизм навыворот», кардинальное изменение целого ряда устоев жизни в США. Проблема заключается даже не в самом радикализме желаемых ими изменений, а в том, что они враждебны гражданским свободам и универсальным правам человека. Пожалуй, наиболее ярко эту проблему высветили летние протесты под лозунгом Black Lives Matter («Жизни черных имеют значение»).

Дело в том, что идейно, при всей справедливости протестов из-за гибели Джорджа Флойда, Black Lives Matter — во многом антилиберальное движение. Конечно, оно только часть вопроса. В целом же мы наблюдаем в США сейчас своего рода левый аналог маккартизма, его приверженцы надеются, что приход в Белый дом Байдена и Камалы Харрис может дать им карт-бланш. Что слово «маккартизм» не просто хлёсткий ярлык — хорошо видно на примере кинематографа, где на смену Кодексу Хейса идут новые «кодексы разнообразия», столь же противоположные свободе творчества, а фильмы и роли попавших под удар исчезают с экрана вопреки презумпции невиновности.

Еще одно сходство: Маккарти и его коллеги ведь имели дело тоже с вполне реальной проблемой в виде распространения в США тоталитарных коммунистических идей. Они вроде как защищали американскую демократию. Но делали это, не разбирая правых и виноватых, и к тому же пользуясь методами, сводящими демократию и правовое государство на нет, отрицающими базовые ценности свободы и прав человека. Примерно то же наблюдаем и сегодня.

Проблема злоупотреблений властью со стороны полиции вполне реальна в деле Флойда, как и во многих других. Проблема расизма тоже (хотя в любом конкретном деле её необходимо доказывать в суде). Но какие подходы применяются для решения этих проблем? Не права человека, а права безличных «коммьюнити» (заявления различных компаний и институций в США относительно Black Lives Matter с апелляцией именно к коммьюнити, а не к правам человека легко находятся в соцсетях и поисковиках). Индивид по умолчанию приписывается к идентичностям на основе врожденных признаков.

Вопрос полицейских злоупотреблений в деле о гибели Джорджа Флойда и мер для их преодоления отошел на задний план в сравнении с темой расизма: известный телеведущий, эстрадный комик и гражданский активист Джон Стюарт даже писал этим летом в издании Daily Beast, что фокусировка на проблеме полиции мешает обсуждать проблему системного расизма. Тот случай, когда ищешь кошелек не там, где потерял. И даже не там, где фонарь, а там, где ходят со своими кошельками другие люди. «Причем тут полицейский произвол и 8 минут удушения — нам ведь надо всю систему менять и памятники сносить!» Человек сводится только к поводу, становится средством, а не смыслом политики.

Сюда же относится и требование «разнообразия» (diversity). Почему оно глубоко антилиберально? Потому что либерализм убежден в уникальности каждой человеческой личности. Таким образом, невозможно найти двух человек, которые были бы абсолютно однообразны. Требование diversity отрицает индивидуальность человека, утверждая, что, допустим, компания в составе Моцарта, Чехова и Гавела будет однообразной, так как состоит из одних белых мужчин. Можно ли здесь не вспомнить нацистский подход у гитлеровцев или классовый у большевиков? Они также сводили личность к нулю, оценивая вместо неё происхождение.

Ключевым способом проведения в жизнь этой повестки становятся призывы и петиции об увольнении любого не шагающего в ногу. Это не борьба за свободу и общие права, это ненависть к свободе и борьба за привилегии для своих и за бесправие для несогласных. Эту мрачную шутку я помню со школы и она довольно точно описывает картину: «Добро обязательно победит зло. Поставит на колени и зверски убьет».

Квотирование в вузах или при приёме на работу по врожденным свойствам человека — оборотная сторона антисемитских квот для евреев в Советском Союзе. Интересно, что основными пострадавшими от квот в американских университетах оказываются не белые, а азиаты. Но это мнимых «борцов с расизмом» не волнует — цель ведь не в социал-либеральном равенстве возможностей для каждого человека, а в создании новых и новых механизмов перераспределения и выравнивания, дающих власть в руки тех, кто стоит у их рычагов. Для либерала такая оскорбительная объективация человека, корыстная подмена личности, способной к субъективному внутреннему выбору набором врожденных внешних особенностей — глубоко чужда.

Расовые, социальные, гендерные и иные линии разделения не изживаются и не заменяются отношением к каждому человеку, как к неповторимой личности и одновременно равноправному с другими гражданину. Напротив, все линии ксенофобии углубляются, закрепляются и заново получают институциональное оформление.

Ключевым способом проведения в жизнь этой повестки становятся призывы и петиции об увольнении любого не шагающего в ногу (нужен ли перечень? Наберите в поисковике Black Live Matter fired и там будут эти истории в изобилии — от бейсбольного комментатора до профессора UCLA). Всем, кто в России выступает против авторитарного государства, но радуется увольнениям инакомыслящих в США, предлагаю представить увольнения за несогласие с «Крым наш!» или «Можем повторить!».

И нет, в данном конкретном контексте — это не разные вещи. Ислам может быть не похож на буддизм, а иудаизм на атеизм, но когда человека увольняют из-за его веры или неверия — это во всех случаях нарушение его права на свободу совести. Точно так же человек имеет право на свободу мнений, в том числе — даже (на Ваш личный взгляд) ошибочных, даже (на Ваш личный взгляд) безнравственных.

Это не борьба за свободу и общие права, это ненависть к свободе и борьба за привилегии для своих и за бесправие для несогласных. Эту мрачную шутку я помню со школы и она довольно точно описывает картину: «Добро обязательно победит зло. Поставит на колени и зверски убьет».

Особенно характерно, что в это же время Верховный суд США принимает подлинно либеральное решение, признавая увольнение с работы из-за сексуальной ориентации нарушением прав человека. Левые приветствуют это решение — но сами в своей политической борьбе действуют прямо противоположным образом. Приведу несколько примеров — не только американских.

Широко известно стало высказывание преподавателя Кембриджа Приямвады Гопал, написавшей в Твиттере, что «белые жизни не имеют значения». На самом деле, полный её твит был менее провокационным: во второй фразе Гопал подчеркивала «Если они живы». Вскоре преподаватель получила повышение в университете, петиция об её увольнении, набрав за пару дней более 20 тысяч подписей, была удалена сайтом Change.org, а руководство Кембриджа осудило общественное давление на вуз по этому вопросу.

За несколько дней до всех этих событий, там же, в Великобритании, в городе Бёрнли человек по имени Джейк Хэппл запустил во время футбольного матча плакат «Белые жизни имеют значение». Полиция не нашла в его действиях правонарушений, но тем не менее компания Paradigm Precision уволила Хэппла с работы. Показательны столь разные последствия для него и профессора Гопал.

Вот еще несколько высказываний, прозвучи которые в противоположную сторону — имели бы для их авторов совсем иные последствия. В 2019 году кинорежиссер Джордан Пил заявил: «Не могу представить ситуацию, чтобы я взял белого парня на главную роль». Ну что ж, не оспаривая творческую свободу режиссёра, скажу, что не могу представить ситуацию, когда аналогичное высказывание о «черных парнях» не уничтожило бы карьеру любого его коллеги иного цвета кожи.

Как и слова интерсекциональной феминистки Эшли Шэкелфорд, заявившей в сентябре 2020 года, что «все белые люди — расисты». Как она сообщила слушателям, «Мы не собираемся обсуждать ваши «О, может быть, некоторые из нас смогут преодолеть это!». Нет, на самом деле ты всегда будешь расистом. Поэтому, даже если ты пытаешься стать лучше, я считаю, что белые люди рождаются не-людьми» (в оригинале: «into not being human»).

Впрочем, в 2017 году модель Манро Бергдорф была уволена компанией L'Oreal после заявлений, что в расовом насилии повинны «все белые люди». Но через 3 года, как раз на волне BLM, Бергдорф вернулась к этой истории и L'Oreal сдала назад, наняв её консультантом… по расовому разнообразию!

Граффити Бэнкси

Неудивительно, что этот расовый подход к определению границ свободы слова привел к чудесной истории в еще одном вузе — на сей раз Университете Джорджа Вашингтона. Профессор Джессика Круг была уволена, когда обнаружилось, что она годами врала о своей расе и национальности: выдавала себя за темнокожую и, как она сама написала в покаянном письме, «скрывала свой опыт белого еврейского ребёнка».

В этой истории мы с изумлением видим, как в свободной Америке (и не только в ней!) в XXI веке «правильная» раса становится желанной, даёт привилегии (по крайней мере, в академических кругах) и помогает строить успешную карьеру учёного-постколониалиста. И это не единственный случай: в 2015 году со своего поста была вынуждена уйти в отставку руководитель правозащитной организации по борьбе с расизмом Рэйчел Долезал. Оказалось, что и её учёба, и работа в НКО строились на лжи о якобы афроамериканских корнях. Раса оказывается социальным лифтом.

Примерно сюда же относится и случай сенатора Элизабет Уоррен, многократно заявлявшей о принадлежности к индейцам. Впрочем, в отличие от Круг и Долезал, генетический тест сенатора показал, что у неё действительно был индейский предок — но самое ранее в 6-м поколении. Как тут не вспомнить российских императоров: с 1761 года трон занимали представители рода Голштейн-Готторпов, но причисляли себя к Романовым. Последний из них, Николай II, был русским на 1/128. Можно заодно и предъявить претензии и к правящей британской династии: зачем, мол, Саксен-Кобурги, занимающие трон Соединённого королевства с начала XX века, именуют себя династией Виндзоров?

В истории с увольнением Круг из Университета Вашингтона есть и еще один любопытный нюанс. Разумеется, она была уволена из-за лжи, а не из-за расовой принадлежности. Но любая ли её мистификация своей жизни и биографии стала бы поводом для изгнания с работы? И тут, независимо от ответа, общество выходит на тонкий лёд. Ведь если любая — получается, что с работы можно увольнять за, например, публикации под литературным псевдонимом, ты должен быть полностью прозрачен для работодателя. Если же не любая неправда, а лишь имеющая социальное и профессиональное значение — выходит, что такое значение для вуза имела раса, а не состоятельность Круг, как учёного и лектора. Ведь книги её от того, что она еврейка из Канзас-сити, не становятся ни лучше, ни хуже.

Когда, осуждая насилие в ходе летних протестов, некоторые вспомнили призывы Мартина Лютера Кинга к мирной борьбе за свои права — они получили очень яркий и характерный ответ. Интернет облетела фотография подростка с плакатом, на котором написано: «Дорогие белые люди! Перестаньте использовать доктора Кинга, как пример мирного протеста! Вы его тоже застрелили». Лично я впервые встретил это фото на странице Being Liberal в Facebook, выражающей взгляды левого крыла Демпартии и имеющей около 1,7 миллиона подписчиков.

Слово «дорогие» в начале текста на плакате очаровательно вежливо. Но оно не должно скрывать от нас тот факт, что ответственность за убийство Мартина Лютера Кинга, великого борца за гражданские права, этим плакатом, мальчиком, который его держит, и всеми, кто репостит это фото возлагается на всех белых людей, всех скопом, без разбору. Не на тех, кто нажимал на курок и кто отдавал приказ об этом подлом убийстве — а на всех жителей планеты определенного цвета кожи. Это ли не расизм?

После такой хитрой подмены остается только спросить: «Часовню тоже я развалил?». Если же говорить об этой надписи на плакате серьезно — а оно того стоит! — то ведь здесь мы имеем дело с точно такой же подтасовкой смыслов, что и излюбленный вопрос антисемитов всех веков: «Зачем вы Христа распяли?». Это та же самая замена личной ответственности на групповую, с точно таким же подленьким душком и таким же оправданием последующего насилия.

Такой обратный расизм оправдывают идеей компенсации, воздаяния. Он убил твоего родственника — убей его. Тебя изнасиловали — теперь изнасилуй преступника ты. Око за око, глаз за глаз, зуб на зуб. Ветхозаветная мораль, воздаяние злом за зло, реваншизм, ведущий к умножению зла в мире, а не к победе над ним.

В феврале этого года в Boston Review известный социал-либеральный философ Марта Нуссбаум писала о рисках ретрибьютивизма в политической деятельности — о своего рода мании возмездия. С одной стороны, этот праведный гнев бывшей жертвы наделяет ее подлинной силой и способен сдвигать горы. С другой стороны, он обременяет саму экс-жертву. Идея возмездия деформирует личность мстителя и создает угрозу, что переход произойдет не от несвободы к свободе, а из одной несвободы в другую, возможно — еще худшую. Примеры такой «диктатуры угнетённых», заменяющей правосудие самосудом, нам дают и французская, и российская революция. Отсюда и летний «лутинг» в США, проще говоря — грабежи и мародёрство.

Поэтому подмена либеральных ценностей и подходов как крайне левыми, так и крайне правыми идеями — не является сугубо внутренним делом Соединенных Штатов. Мы видим, что аналогичные дискуссии идут в Канаде и Великобритании, Бельгии и Нидерландах, Франции и Германии. Риск отказа от равноправия и свободы, разрушение основ либеральной демократии ради борьбы за очередную недостижимую утопию равенства и справедливости, внедряемую насилием и привилегиями — это общий риск.

Методы такой подмены целей и ценностей хорошо известны. Левые указывают на существующие несправедливости и утверждают, что разрушение гражданских свобод и правового государства глубоко гуманно, служит делу прогресса и необходимо для защиты угнетаемых. Ну а правые говорят о свободном мире, как особой цивилизации, окруженной враждебными варварами и их внутренними союзниками, а потому нуждающейся в защите чрезвычайными средствами.

Собственно, левые и правые подпитывают фундаментализм друг друга и радикализуют друг друга. Справедливо, что политически нынешний виток Black Lives Matter в своем роде порождён «трампизмом». Как ранее и сам «трампизм» стал республиканским ответом на попытку демократов строить свою политическую идентичность как «коалицию меньшинств». Опросы Pew Research Center и Democracy Fund + UCLA Nationscape показывают, что среди всех людей, живущих в США, наиболее заметно расовая идентичность проявляется среди темнокожих. Логично, что в последние недели эта идентичность стала еще сильнее. Но еще несколько лет назад исследования политолога Эшли Джардина из Университета Дьюка выявили, что среди тех белых американцев, кто придаёт своей расовой идентичности большое значение, сторонников Трампа заметно больше, чем среди людей с гражданской, а не расовой, идентичностью. Таким образом, как отмечает в немецком либерально-консервативном журнале Cicero историк Михаэль Зоммер из университета Ольденбурга, левая политика разделения общества и пестования идентичностей — не решает проблему, а усиливает её, ведя дело к отчуждению, расколу и конфронтации.

Мы видим, например, что деля мир на черных и белых, право говорить пытаются закрепить лишь за одной группой, а второй вменяется в обязанность выслушивать. Однако, как отмечала по-иному, но сходному поводу Марта Нуссбаум, подлинное внимательное слушание подразумевает критические вопросы. Которые, добавлю я, желающему быть услышанным не следует встречать в штыки и тем более задействовать вместо ответа репрессивные инструменты.

И, напротив, демонстративные публичные покаяния и отречения от своих прежних высказываний и взглядов — не то, к чему стоит стремиться, если они вызываются страхом репрессивных последствий, а не свободным и искренним размышлением. Созданная таким образом новая система ничем не отличается от старой в лучшую сторону: она эксклюзивна и репрессивна для инакомыслящих. Чего стоят показания, выбитые на политических процессах 1930-х в Советском Союзе? Чего стоят публичные аутодафе времен Культурной революции в маоистском Китае?

Вспомним, кстати, значение фигуры Мао для красных интеллектуалов Запада поколения 1968 года, предшественников нынешней левой волны, чтобы понять, что такие сравнения не только уместны. В нынешних требованиях покаяний есть прямая наследственность. Хунвэйбины и цзаофани 1960-х тоже воевали с «четырьмя старыми». Эта формула соратника Мао Линя Бяо включала в себя: старую идеологию, старую культуру, старые обычаи и старые привычки. А разве не этот же самый набор выступает сегодня мишенями для мнимой «новой этики», в которой нет таким образом никакой новизны — равно как и никакой этики?

Либеральный центр должен дать свой ответ на эти угрозы свободе и равноправию. Этот ответ давно есть. От него лишь не надо отказываться, попадая под давление навязываемой «новой этики». Её не существует там, где нет ни этики, ни новизны, а есть давным-давно известные человечеству неравноправие, произвол, неуважение к свободному выбору личности.

Либеральный ответ в том, что политически нет четко, единожды, раз и навсегда очерченных «меньшинств» и «большинств». Есть люди. В разных ситуациях они могут арифметически быть в большинстве или меньшинстве. Но политически это ничего не меняет. У них всегда есть права. Потому что они люди. И поэтому у них равные права. Мы не делим граждан политически на правильных и неправильных.

Глава нью-йоркского отделения Фонда Фридриха Эберта и один из современных идеологов немецкой Социал-демократической партии Михаэль Брёнинг приводит данные опросов, по которым лишь около 20% немцев говорят, что могут вполне свободно выражать свое мнение. Он вспоминает по этому поводу одного из предтеч социального либерализма Джона Стюарта Милля, еще в XIX веке говорившего о «тирании общественного мнения».

В США опрос YouGov и института Катона, проведенный этим летом, показал, что у 62% опрошенных американцев есть политические убеждения, которые они боятся высказывать публично. 32% боятся, что не смогут устроиться на работу, открыто выражая свои взгляды. И не зря: 50% крайне левых демократов готовы уволить сотрудника, если он жертвовал бы деньги на кампанию Трампа, а 36% из числа крайне правых республиканцев поступили бы так же с тем, кто перечислил бы деньги кампании Байдена. Характерно, что речь идет об ожесточении в обоих крайних лагерях. И, как ни печально это признать, но демократы здесь оказались авторитарнее республиканцев.

Неудивительно, что близкая к республиканцам студенческая сеть RealClearEducation запустила ежегодный доклад «College Free Speech Rankings». Это рейтинг уровня свободы слова в американских университетах, формируемый по результатам опроса студентов.

Истинная политкорректность требует уважения к свободе собеседника, соблюдения его прав, возможности ему выражать свое мнение без последствий, если только речь не идет о проповеди человеческой неполноценности по какому-либо признаку или о призывах к насилию. Корректность политическая требует наличия в своем фундаменте корректности личной и правовой. И начинается она с того, кто ее требует — а не с того, от кого ее требуют. В противном случае она перестает быть корректностью и становится политической нетерпимостью, разновидностью того шовинизма, с которым якобы борется.

В известном словосочетании SJW («Social justice warrior»), я, как левый либерал, вижу проблему не в Social, и не в Justice, а в Warrior. Ведь с кем этот warrior воюет? С согражданами. Это разжигание гражданской войны. Такой подход не имеет перспективы и хорошего будущего.

Мы, либералы, особенно социал-либералы, также видим существование социальной проблемы с воплощением равноправия в реальности, но понимаем ее совершенно иначе. Проблема не в отношениях между «коммьюнити», а в самом их сохранении — вместо растворения расовых и иных границ внутри гражданского равноправия индивидуальностей. Решение не в замене одной расовой политики на другую, а в отказе от нее не только на бумаге. В том, чтобы создать мир без дискриминации и апартеида, а не в том, чтобы создать мир правильных дискриминации и апартеида. Правильными они не бывают.

Вместо social justice warriors нам всем, от Америки до России, нужны SJP, social justice peacemakers, то есть миротворцы за правосудие в обществе — а не боевики социальной справедливости. Уж не оторван ли такой идеализм от реальности? Может ли подобный либеральный центризм побеждать на деле?

Да, почему бы и нет? Например, сейчас, одновременно с выборами президента США, в штате Калифорния состоялся референдум о сохранении или отмене Diversity Ban. Это правило, ставшее в 1996 году 209-й поправкой в конституцию Калифорнии, запрещает государственным учреждениям штата учитывать расу, этнос или гендер в образовании, занятости и заключении контрактов. Поправка 209 не позволяет, в частности, финансируемым штатом вузам вводить квоты или иным образом ужесточать или смягчать условия для поступающих в зависимости от их врожденных свойств. Леваки вели яростную кампанию против Diversity Ban. И что же? Если в 1996 году принятие поправки поддержали 55% калифорнийцев, то в 2020-м за её сохранение проголосовало более 57% жителей штата. Таким образом, по итогам 24 лет работы поправки о равноправии и запрете на дискриминацию, ее поддержка в одном из самых левых штатов США выросла.

Центристам-либералам нужно объединиться вокруг своих ценностей по всему миру. Помнить о том, что действительно важно для нас, что является фундаментом нашего мировоззрения, что наполняет нас духом радости и свободы. И помнить, что при этом мы не еще один поляризованный лагерь, а третья сила, которая может и должна выступать за либеральную демократию, как способ разрешения гражданских конфликтов не на основе подавления и принуждения, а на основе диалога, толерантности, мирного сосуществования и уважения прав каждого человека.

Заглавная иллюстрация: граффити Бэнкси, посвященное убийству Джорджа Флойда