Когда вспоминаешь, как на одном и том же пятачке Земли, на одном и том же вокзальном перроне, происходят вещи, внешне похожие по форме — то надо вовремя разглядеть, насколько они совершенно разные, противоположные по содержанию. Повторение великого, нарочитое или случайное, бывает кощунственным.
Всякий вокзал — место встречи. Трагической, радостной, драматической, или обманчивой. Место правды, или место большой лжи… Когда-то на Ярославском вокзале встречали настоящих политических заключенных. Бывало, что туда приходили безвестные семьи или друзья.
Бывало, что собиралась группа смелых гражданских активистов «право-либерального» направления и сравнительно немногие журналисты, — чтобы отметить возвращение в Москву известного человека очень большого масштаба, которого советская власть долго преследовала как изгоя. Молчали, или говорили несколько слов скорби и печали о происходившем с осужденными по «антисоветским» статьям и одновременно какие-то слова осторожной надежды на перемены в стране и мире.
Июльским утром 2013-го молодежные активисты с «камерафонами», в значительной части левых взглядов, и не отличимые от них журналисты современных изданий встречают из Кирова освобожденного из-под стражи ставшего быстро известным разоблачителя и бизнесмена Алексея Навального.
Навальный выглядел растерянным или погруженным в себя, но остановился перед толпой и сказал речь, несколько нелогичную по содержанию, но «зажигательную» по форме. Он разрешил себе искренне сказать, что рад освобождению, но затем следовал популистскому строю речи.
Навальный был самобытен, и в нем не было ничего от реально пострадавших политзаключенных, но он чем-то напоминал Владимира Путина, а чем-то — Георгия Гапона. Приходится вспомнить, что последний своей самовлюбенностью и авантюризмом не только нанес страшный вред стране, но поставил сам себя в безысходное трагическое положение, считая, что держит статус-кво в отношениях со своими коллегами по провокациям, а они решили от него избавиться.
Некоторая, пускай и совершенно случайная, очень фрагментарная и чисто внешняя, схожесть двух образов Ярославского вокзала, — лишь резче подчеркивает огромную разницу по характеру эпох (сколько бы ни говорилось об их похожести) и по сути того, что представляют собой освещаемые в мировых СМИ протестные движения.
Европейская консервативно-либеральная нравственность, блестящая репутация и конструктивность взгляда — тогда. И бессодержательный, идущий откуда угодно и ведущий в никуда пост-модернистский «драйв» — теперь. За похожими образами скрывается абсолютно разное, противоположное.
Реальная оппозиция сейчас должна не поддаваться соблазнам сиюминутного и держаться правильной преемственности. Те же, кто сейчас создают и формируют миф о «лидере Навальном» (будь это он сам, или же олигархи и их пропагандисты, или же Путин) — все они тем самым занимаются оболваниванием, наносят новый, крайне опасный вред российскому обществу, всем нам, самим себе, самому Алексею Навальному.
У Навального и этих мифотворцев общая ответственность за усиление политической деградации страны. Если Навальный по тем или иным причинам примет роль главного публичного оппонента Путина, то это будет означать конец (или — по политкорректнее — почти конец) участия в практической российской политике интеллигенции, если понимать ее как слой самостоятельных граждан, противостоящих полицейской антикреативной системе как сущности, а не в силу расхождения интересов, и при этом не желающих анархии и добивающихся сохранения своей страны и ее мирного развития.
Ну, а если Навальный или кто-то из его теперешней среды вдруг с бурлящей улицы к власти придет — то, простите, вот какой расчет: Путин и его бояре, которых мы знаем, как облупленных, и путинизм в их исполнении, — это, конечно, может быть надолго, отвратительно, лет на десять, пятнадцать, с поворотами то туда, то сюда, но дальше (и намного раньше, думаю) возможны эволюционные перемены, пусть и бестолковые, но с какой-то идеей и с возможностью их развивать. А «кумир толпы» — так это будет или как сейчас в Египте, а то и гораздо хуже, или…, если он или кто-то такой же по-настоящему утвердится — боюсь, мало кто из нас доживет до возможности вообще хоть что-нибудь изменить и на что-то повлиять.