В «Истории Пелопоннесской войны» Фукидид приводит знаменитую Надгробную речь Перикла (490/495-429 г. до н. э.), знаменитого политика и государственного деятеля Афин. Те 15 лет, в которые афиняне ежегодно избирали Перикла одним из городских стратегов (военачальников), стали золотым веком афинской демократии и вершиной могущества самих Афин. Хотя Перикл никогда не занимал высшего в государственном устройстве полиса поста архонта, влияя на политику города силой личного авторитета, а не объёмом полномочий.
Однако последние годы его жизни выдались трудными. Разорвав мирный договор с Афинами, Спарта вторглась в Аттику с 60-тысячным войском. Афины отразили атаку, но эта победа стоила городу немало жизней его воинов. На их похоронах Перикл выступил с речью. Именно её позднее и воспроизвёл по памяти в своей «Истории» Фукидид, которого за стремление к документальной, не приукрашенной точности нередко именуют основателем исторической науки.
Центральную и самую большую по объёму часть речи Перикл посвятил не самим павшим героям, не причинам продолжавшейся войны и не целям Афин в ней. Вместо этого прирождённый великий оратор (по словам Платона, он «превзошёл всех в красноречии») говорил, обращаясь к собравшимся, о государственном строе Афин и об образе жизни афинян, о тех, выражаясь современным языком, институтах и ценностях, которые радикально отличали афинскую демократию от Спарты и её союзников — и за которые погибли афинские воины.
Как отмечал академик Михаил Гаспаров в своей книге «Занимательная Греция», Перикл «не стал говорить о тех, кто пали, — он стал говорить о том, во имя чего они пали. Его речь — это лучший автопортрет афинской демократии: может быть, она была и не такой, но такой хотела быть».
Действительно, в этой речи есть немало идеализации Афин. Не будем забывать, например, что права голоса в них не имело более половины взрослого населения: это были и женщины, и рабы. Кроме того, и сама «История» Фукидида была закончена спустя много лет, когда Афины всё-таки проиграли Пелопоннесскую войну, оказались ненадолго оккупированы врагами и сама демократия временно пала.
Но, при этом, спустя почти 2 500 лет Перикл всё же оказался прав в своём возвеличивании родного города. Именно Афины, их философия, драматургия, скульптура, архитектура оказались высшим культурным достижением Древней Греции, оставшимся в веках, а их — первая в мире — демократия указала путь к свободе и народовластию всему миру.
Большинство из тех, кто говорил здесь до меня, хвалили законодателя, который к установленным погребальным обрядам в честь павших прибавил еще обычай держать надгробную речь, ибо прекрасен обычай чествовать героев, павших на поле брани. Я предпочёл бы гражданам, проявившим героическую доблесть на деле, только делом и воздавать почести, именно так, как вы видите ныне при этой, совершаемой городом, погребальной церемонии: по-моему, несправедливо оценку доблести столь многих героев ставить в зависимость от дарования одного человека и от того, будет ли хороша его речь или плоха.
Так сложно не сказать слишком мало или слишком много, и даже уместная умеренность не создаёт впечатление правдивости. Близкие погибших, которым известны факты, могут решить, что слова оратора слишком скудны, по сравнению с тем, что им известно и тем, чтобы они желали бы услышать. С другой стороны, человек, непричастный к событиям, услышав о деяниях, превосходящих его собственные силы, пожалуй, из зависти подумает, что иные подвиги слишком преувеличены. Ведь люди верят в истинность похвал, воздаваемых другим, лишь до той степени, в которой считают самих себя способными совершить подобные подвиги. А всё, что свыше их возможностей, тотчас же вызывает зависть и недоверие. Как бы то ни было, поскольку такой порядок церемонии установлен нашими предками, я должен ему подчиняться и в меру своих сил стараться удовлетворить желания и оправдать доверие всех, кто меня сейчас слышит.
Начну прежде всего с предков. Ведь и справедливость, и пристойность велят нам в этих обстоятельствах сперва воздать дань их памяти. Они всегда населяли эту землю, которая, благодаря их отваге, передавалась из поколения в поколение и досталась нам от них свободным государством. Но, если они достойны хвалы, то ещё более её достойны наши отцы, которые, после немалых испытаний и умножив наследие предков своими трудами, создали столь великую державу, какой мы владеем, и оставили её нам, ныне живущему поколению. И все мы, собравшиеся здесь сегодня, по большей части находящиеся в самом расцвете своих жизненных сил, продолжили укреплять её могущество и настолько щедро снабдили город всем необходимым, что он может быть самодостаточен и в случае войны, и в мирное время.
Я не стану распространяться о военных подвигах, расширивших наши владения, или об энергии с помощью которой мы или наши отцы стойко оборонялись от прибывших сюда врагов — эллинов или варваров. Они общеизвестны. Но, прежде чем отдать последние почести павшим, я хочу сказать о государственном строе нашего города, отметить те установления и тот образ жизни, которые и привели его к нынешнему величию. Полагаю, что и сегодня уместно вспомнить это, и всем собравшимся здесь гражданам и чужеземцам будет полезно об этом услышать.
Наша форма правления не копирует установления соседей, но подаёт им пример.
Поскольку у нас городом управляет не горсть людей, а большинство народа, мы по праву именуем свой государственный строй демократией. Закон предоставляет всем нам равные права. Что же касается политики, то на государственные должности выдвигают каждого по достоинству, не из-за принадлежности к определенному сословию, но в силу уважения личных заслуг человека и его доброй славы за то или иное дело.
Тёмное происхождение или низкое общественное положение не мешают человеку занять почётную должность. Бедность также не является препятствием, потому что человек может принести пользу своей стране независимо от того, насколько велико его состояние.
В наших общественных делах могут участвовать все без исключения. В нашей повседневной жизни мы живём свободно, избегая взаимных подозрений. Мы не ссоримся со своим соседом, если он занимается тем, что ему нравится или приносит наслаждение.
Если человек следует личным склонностям, мы не выражаем ему своего недовольства и не бросаем на него косые взгляды (что хоть и безвредно, но неприятно). Пока мы так свободны от принуждения и терпимы в наших частных делах, благословенный дух будет пронизывать и дела нашего государства.
В общественных отношениях мы помогаем друг другу, уважаем облечённых законной властью и не нарушаем законы, особенно установленные в защиту обижаемых. Соблюдаем мы по отношению к слабым и неписанные правила, нарушить которые постыдно.
Мы ввели много разнообразных развлечений для отдохновения души и разума от трудов и забот, из года в год у нас повторяются состязания и празднества. Благопристойность домашней обстановки прогоняет уныние и помогает рассеять заботы повседневной жизни. Со всего света в наш город, благодаря его величине и значению, стекается на рынок всё необходимое, и мы наслаждаемся продуктами всех других народов с таким же удобством, как если бы это были произведения нашей собственной земли. Радоваться нашему достатку мы умеем лучше, чем кто-либо.
Мы отличаемся от своих противников и отношением к военным делам. Так, например, мы всем разрешаем посещать наш город и никогда не препятствуем осматривать его и учиться у нас и не высылаем чужестранцев из вражды к ним или из страха, что противник может проникнуть в наши тайны и извлечь для себя пользу. Ведь мы полагаемся главным образом не столько на тайную подготовку к войне и военные хитрости, сколько на свою открытую отвагу и личное мужество в бою с врагом.
Что касается воспитания, наши противники стремятся с раннего детства жестокой дисциплиной, тяжёлыми упражнениями и лишениями закалить отвагу юношей, а мы живем свободно и непринуждённо, без такой суровости, и тем не менее, не хуже их ведём отважную борьбу с равным противником. И вот доказательство этому: лакедемоняне [спартанцы — примечание SPJ] вторгаются в нашу страну не одни, а со всеми своими сообщниками, тогда как мы атакуем противников в одиночку и обычно без большого труда одолеваем их на чужбине, хоть их воины и сражаются за свое достояние.
Никто из врагов никогда ещё не имел дела со всей нашей военной мощью, так как нам всегда одновременно приходилось и заботиться об экипаже для кораблей, и рассылать на суше в разные концы наших воинов. Случись врагам в стычке с одним нашим отрядом где-нибудь одержать победу, они уже похваляются, что обратили в бегство целое афинское войско; но и при неудаче всегда уверяют, что уступили лишь всей нашей совокупной военной мощи.
Хотя мы охотно отваживаемся на опасности скорее вследствие равнодушия к ним, нежели в силу привычки к тяжёлым упражнениям, скорее из-за врождённой отваги, чем по предписанию свыше — но и в этом наше преимущество. Мы не тревожим себя заранее мыслями о грядущих опасностях, но, подвергшись им, проявляем не меньше мужества, чем противники, постоянно изнурявшие себя тяжкими упражнениями. Как и многим другим, этим наш город достоин удивления.
Мы любим красоту, соединённую с простотой, и мудрость без изнеженной расслабленности. Мы ценим богатство как удобное средство для деятельности, а не для пустой похвальбы. У нас никому не стыдно признать себя бедным — позорно лишь не стремиться вырваться из бедности своим трудом.
Люди у нас должны одновременно быть заняты и своими частными, домашними делами, и делами государства. Даже и те граждане, которые заняты каждый своим ремеслом, также хорошо разбираются в политике. Только мы одни признаем человека, не участвующего в делах общества, не благонамеренным гражданином, а бесполезным обывателем.
Мы не думаем, что открытое обсуждение может повредить ходу государственных дел. Напротив, мы считаем неправильным принимать нужное решение без предварительного его обсуждения при помощи выступлений с речами за и против. В отличие от других, мы, обладая отвагой, предпочитаем вместе с тем сначала основательно обдумывать наши планы, а потом уже рисковать, тогда как у других невежественная ограниченность порождает дерзкую отвагу, а трезвый расчет — нерешительность. Истинно сильной натурой можно признать по справедливости лишь того, кто имеет полное представление как о горестном, так и о радостном, и потому не отступает перед опасностью.
Добросердечность мы понимаем иначе, чем большинство других людей: друзей мы приобретаем не тем, что получаем от них услуги, а тем, что сами их оказываем. Оказавший услугу другому — более надежный друг, так как старается заслуженную благодарность поддержать и дальнейшими своими услугами. Напротив, человек облагодетельствованный менее ревностен: ведь он понимает, что совершает добрый поступок не из приязни, а по обязанности. Мы — единственные, кто оказывает помощь другим не в расчёте на выгоду, а из доверия, в основе которого свобода.
Короче говоря, я утверждаю, что город наш — школа для всей Эллады. Полагаю, что только в нем каждый может найти себе дело по душе и по плечу, с мастерством и изяществом проявить свою личность в различных жизненных условиях — и тем достичь независимости и благополучия. И то, что моё утверждение — не пустая похвальба в сегодняшней обстановке, а подлинная правда, доказывается тем значением нашего города, которое он приобрёл именно благодаря нашему укладу жизни.
Из всех современных государств лишь наш город лучше, чем идущая о нём слава. Один наш город не заставляет проигравшего врага негодовать, что он потерпел поражение от такого противника. Один наш город не вынуждает подданных возмущаться, что ими руководят недостойные правители.
Создав могущество, подкрепленное ясными доказательствами и достаточно засвидетельствованное, мы послужим предметом удивления для современников и потомства. Для этого нам не нужны панегирики ни Гомера, ни кого-то ещё, кто доставит своими песнями лишь минутное наслаждение, легко разрушаемое истиной и действительностью.
Все моря и все земли открыла перед нами наша отвага и повсюду воздвигла вечные памятники наших побед и бедствий. Таков город, за который отдали доблестно свою жизнь эти воины, считая для себя невозможным лишиться родины, и каждый оставшийся в живых должен посвятить городу все свои силы.
Я говорил здесь так подробно и долго про наш город, потому что хотел показать, как непохожи мы и наши враги, и что не за одинаковое мы сражаемся и умираем. Доказательство тому — заслуги этих павших воинов, наглядные подтверждения их героизма. Самое главное уж сказано: своей славою наш город обязан добродетели этих людей и подобных им героев.
Парфенон — главный храм на афинском Акрополе, построен при Перикле, V в. до н.э.
Во всей Элладе немного найдётся людей, слава которых в той же мере соответствовала бы их деяниям. Полагаю, что гибель этих воинов — первый признак и окончательное доказательство их доблести. Ведь даже пороки людей, ранее не выполнявших своего долга, можно оправдать доблестной борьбой за родину. Загладив зло добром, они приносят этим больше пользы городу, чем причинили ранее вреда своим образом жизни.
А эти герои не утратили мужества, презрели надежду обогатиться, не отступили и перед опасностью. Они решили, что наказать врага — важнее, что подвергнуться опасности — лучше, что положить жизнь за отечество — величайшее благо. Перед лицом великой опасности они решились дать отпор врагам, пренебрегая всем остальным, и в призрачной надежде на победу полагались лишь на свои собственные силы. Они решили лучше погибнуть, отражая врагов, чем уступить, спасая свою жизнь. Они избегли позора, но спасая дело, потеряли тело. И этот решающий миг расставания с жизнью был для них и концом страха, и началом посмертной славы.
Так они показали себя вполне достойными своего города, исполнив свой долг перед ним. А всем оставшимся в живых надлежит молить богов о более счастливой участи, а в отношении врагов вести себя не менее доблестно, чем усопшие. Пусть все граждане не только со слов оратора оценят, сколь прекрасно для города отражать врага, о чем можно было бы долго распространяться (хотя вы и сами это не хуже знаете). Каждый день восторженно созерцайте и искренне любите повседневные мощь и красу нашего города, его достижения и успехи, и вы станете его восторженными почитателями. Но, радуясь величию нашего города, не забывайте, что его создали доблестные, вдохновлённые чувством чести люди, которые понимали, что такое долг, и выполняли свои обязанности. Если они терпели когда-то неудачи, то не могли лишать родной город доблести и потому добровольно принесли в жертву родине прекраснейший дар — собственную жизнь.
Действительно, отдавая жизнь за родину, они обрели вечную славу и самый достойный из всех возможных памятник. Об их славе и подвигах будет свидетельствовать не только надгробная стела в родном краю и надпись на ней, не только свитки и списки на родине, но живая память каждого человека и здесь, и на чужбине, за пределами родины: ибо память хранится не под надгробными плитами, а в сердцах людей, память не только о деле, но и о духе. И для славных людей вся земля — памятник. Ныне примите подобных героев за образец.
Помните, что счастье — в свободе, а свобода — в мужестве. Смотрите в лицо опасности войны. Ведь людям несчастным, влачащим жалкое существование, без надежды на лучшее будущее, нет основания рисковать жизнью, но тем подобает жертвовать жизнью за родину, кому в жизни грозит перемена к худшему, для кого неудачная война может стать роковой. Благородному человеку страдания от унижения мучительнее смерти — она для него становится безболезненной, если только он погибает в сознании своей силы и с надеждою на общее благо.
Вот почему я не столько сочувствую родителям погибших героев, сколько утешаю их. Ведь, как вы знаете сами, пережив всё это, из личного опыта, человеческая судьба исполнена превратностей. Счастлив тот, кому, подобно этим воинам, уготован столь прекрасный конец или выпадет на долю столь благородная печаль, как вам, и тот, кому в меру счастливой жизни была суждена и счастливая кончина. Я понимаю, конечно, как трудно мне утешать вас в утрате детей, о чем вы снова и снова будете вспоминать при виде счастья других, которым и вы некогда наслаждались. Счастье неизведанное не приносит скорби, но горе — потерять счастье, к которому привык.
Те из вас, кому возраст еще позволяет иметь других детей, пусть утешатся надеждой на их рождение. Новые дети, которые должны родиться, помогут в какой-то мере забыть о тех, которых уже нет. И для города они будут полезны вдвойне, не давая ему обезлюдеть и встав впоследствии на его защиту. а город наш получит от этого двойную пользу: не оскудеет число граждан, и сохранится безопасность. Было бы несправедливо на равных правах участвовать в обсуждении дел тем, кто не подвергается опасности потерять детей, вместе с теми, кто их потерял. Ведь кто не заботится о будущности детей, тот не может принимать справедливые и правильные решения на пользу сограждан.
Все те, кто по возрасту не может иметь детей, утешайтесь тем, что большую часть жизни вы были счастливы, а теперь уже вам осталось прожить меньшую часть. Пусть слава ваших детей облегчит ваше горе. Ведь не стареет лишь желание доблести. И в преклонном возрасте нам даёт наслаждение не столько стремление к прибыли, как утверждает кое-кто, сколько стремление к чести.
Вам же, присутствующим здесь сыновьям и братьям героев, будет, конечно, трудно состязаться с ними в доблести, ведь что по обычаю каждый хвалит того, кого уже нет. Даже при наивысшем проявлении доблестей вы с трудом добьетесь не равного с ними, но хотя бы близкого к этому признания. Действительно, при жизни доблестные люди возбуждают зависть, мертвым же (они ведь не являются уже соперниками) воздают почет без зависти.
Если мне следует упомянуть здесь и о добродетели и доблести женщин, что теперь овдовели, то я обращусь к ним с очень коротким советом. Будьте не слабее, чем вам позволяет ваша женственная природа супруги и гражданки, и та женщина заслуживает величайшего уважения, о которой меньше всего говорят среди мужчин, в порицание или в похвалу.
Итак, подобно своим предшественникам, я, по обычаю, высказал в своей речи то, что считал необходимым сказать в честь погибших героев. Что же до дела, то мы уже должным образом отчасти почтили умерших, а детей их наш город возьмёт на своё содержание, пока они станут взрослыми. Это будет высокая награда, пожалованная за великие подвиги и осиротевшим живым, и тем, кто пал в борьбе. Ведь, где за добродетель дают высшую награду, там и граждане наиболее доблестны. Теперь же, оплакав, как положено, своих близких, пусть каждый возвращается домой.
.60b.jpg)
