С 22 апреля в СИЗО находится политик, журналист и историк Владимир Кара-Мурза-младший. Ему грозит 10 лет тюрьмы по поправкам, спешно принятым в УК РФ в начале марта этого года. Smart Power Journal призывает к освобождению Владимира Кара-Мурзы и всех его «товарищей по несчастью», к отмене статьи 207.3 и иных подобных нововведений. Отказ авторитарной власти от диалога с обществом и мирной оппозицией уже не раз приводил к тяжелым последствиям в истории нашей страны. И наоборот: способность к таким, даже ограниченным, шагам навстречу не раз обеспечивала стране стабилизацию и обновление после проигранных войн — вспомним хотя бы Великие реформы Александра II Освободителя. Статья Владимира Кара-Мурзы «Попытка образования ответственного министерства в I Государственной думе» посвящена ещё одной такой, сравнительно малоизвестной, исторической возможности, упущенной в 1906 году из-за самолюбия и самоуверенности руководителей страны — императора Николая II Петра Аркадьевича Столыпина. Оба они, как мы знаем, заплатили за избранный ими самовластный политический курс своей жизнью — и катастрофой для страны. Эта работа была впервые опубликована в 2013 году в сборнике «Таврические чтения» Центра истории парламентаризма Межпарламентской ассамблеи государств — участников СНГ. Сегодня мы, напоминая о не выученных уроках истории Отечества, а также в знак солидарности с автором статьи, предлагаем её текст вниманию читателей SPJ.
Попытка образования ответственного министерства в I Государственной думе
Обновление государственного строя, проведенное царским Манифестом 17 октября 1905 года под давлением охватившего страну протестного движения, было половинчатым. Обретя законодательное учреждение и встав на путь конституционной монархии, Россия не становилась страной полноценного парламентаризма. Государственная дума получала законодательную власть, но не могла контролировать тех, кому надлежало исполнять принимаемые ею законы: министры, как и прежде, несли ответственность перед царем, а не перед народным представительством. Такая двойственная система была неспособна справиться с ключевой задачей, обозначенной лидером Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы) Павлом Милюковым: «разоружить революцию». Волнения и забастовки, охватившие страну в 1905 году и утихнувшие после октябрьского манифеста, могли возобновиться, покуда вызвавшие их глубинные проблемы оставались нерешенными. Предотвратить социальный взрыв могли лишь масштабные реформы, в том числе в аграрном вопросе: кадетская программа на выборах в I Государственную думу предполагала «увеличение площади землепользования населения… государственными, удельными, кабинетскими и монастырскими землями, а также путем отчуждения за счет государства… частновладельческих земель».
Необходимым условием для реформ было дальнейшее преобразование государственного устройства: Россия, подчёркивалось в программе кадетов, должна была стать «конституционной и парламентарной монархией», в которой «министры ответственны перед собранием народных представителей». «Нет настоящего конституционного строя, где нет ответственности министров!» — гласил кадетский предвыборный плакат. Вологодский губернский комитет партии требовал, «чтобы царь назначил министров из выборных депутатов Государственной думы, потому что они лучше других будут знать народные нужды, и чтобы министрами назначались депутаты той партии, к которой принадлежит большинство Государственной думы». «Чтобы правительство в самом деле заботилось о народных нуждах, надо, чтобы народ сам, через своих выборных, заявил царю о своих нуждах, сам, через своих выборных, писал законы и сам, через тех же выборных, смотрел за тем, чтобы эти законы исполнялись как следует министрами… — разъяснялось в памфлете киевских кадетов. — Министрами будут назначаться только такие лица, которые согласятся править государством, как укажет Государственная дума».
По итогам выборов Конституционно-демократическая партия получила в Государственной думе 153 места из 448 и сформировала наиболее многочисленную фракцию. По подсчетам члена I Думы Николая Бородина, вместе с союзниками (в том числе из Партии демократических реформ и группы «автономистов») кадеты могли рассчитывать на 289 голосов. Кроме того, созданная крестьянскими депутатами Трудовая группа, насчитывавшая 107 депутатов, в целом поддерживала идеи кадетов в области государственного устройства.
С открытием Думы кадеты повели публичную кампанию за ответственное министерство. «Мы можем написать какие угодно законы, но если министров Думе не подчиним, то мы ничего не сделаем… — говорил на заседании 3 мая князь Дмитрий Шаховской. — Подчинить министров Думе — только в этом наша задача, в этом главная потребность страны». Либералы пытались убедить власть, что установление парламентской формы правления необходимо и самой династии. «Монарх должен парить над партиями. Его нельзя делать ответственным за изменчивое направление политики, — говорил лидер Партии демократических реформ Максим Ковалевский. — Вот почему в Англии, в которой всего раньше осуществилась политическая ответственность министров, члены оппозиции называют себя членами оппозиции Его Величества, а не Его Величеству». В компромиссе между царской властью и народным представительством кадеты видели «последнюю попытку бескровного… решения основных вопросов нашего общественного бытия». В статье «Реформа или революция?», опубликованной в «Речи» в день открытия I Государственной думы, историк Эрвин Гримм утверждал, что если Николай II откажется идти на уступки парламенту, то «тогда неизбежно должна разразиться революция».
Перечень реформ, на которых настаивало парламентское большинство, был приведен в ответном адресе на тронную речь Николая II. В нем говорилось о необходимости политической амнистии и всеобщего избирательного права, отмены смертной казни и режима «чрезвычайной охраны», упразднения Государственного совета, снятия ограничений на пересмотр Думой основных законов, введения законодательных гарантий политических свобод и охраны труда, гражданского равноправия, принудительного отчуждения частновладельческих земель в пользу крестьянства и всеобщего бесплатного обучения. Одним из главных пунктов думского обращения стало требование ответственного министерства: «Никакое умиротворение страны невозможно дотоле, доколе не станет ясно народу, что отныне не дано властям творить насилия, прикрываясь именем Вашего Императорского Величества, доколе все министры не будут ответственны перед народным представительством».
5 мая Дума единогласно одобрила ответный адрес, поручив своей депутации под руководством Сергея Муромцева передать его текст императору. Однако Николай принимать депутацию отказался. Вместо этого 13 мая в парламент был отправлен председатель Совета министров Иван Горемыкин. Зачитанная премьером декларация, которая была составлена министром внутренних дел Петром Столыпиным и министром юстиции Иваном Щегловитовым, отвергала все основные требования депутатов, включая аграрную реформу, всеобщее избирательное право и политическую амнистию. Тему ответственного министерства Горемыкин отказался даже обсуждать. Выступление премьера вызвало негодование в зале. «Выход из этого положения может быть только один: раз нас призывают к борьбе, раз нам говорят, что правительство является не исполнителем требований народного представительства, а их критиком и отрицателем, то… мы можем сказать только одно: «исполнительная власть да покорится власти законодательной!!»», — заявил с думской трибуны кадет Bладимир Набоков. В тот же день депутаты (при 11 голосах «против») приняли формулу «перехода к очередным делам», в которой выразили «полное недоверие к безответственному перед народным представительством министерству» и высказались за «замену его министерством, пользующимся доверием Государственной думы». Это был первый в российской истории вотум недоверия кабинету.
Для достижения своей цели — формирования ответственного министерства — Партия народной свободы нуждалась в союзниках во власти. Еще в ноябре 1905 года, выступая на земско-городском съезде в Москве, кадет Фёдор Родичев заявил о готовности к переговорам: «В таком практическом вопросе следует держаться правила, завещанного старой итальянской школой: «Сделайте Италию хотя бы в союзе с чёртом»». Наиболее активным сторонником соглашения с Думой в окружении Николая II неожиданно оказался комендант императорских дворцов генерал Дмитрий Трепов — «душа реакционной партии», бывший петербургский генерал-губернатор, запомнившийся во время революционных событий 1905 года приказом «патронов не жалеть, холостыми не стрелять!». Убеждённый монархист, преданный правящей династии, после 1905 года Трепов пришел к выводу о том, что единственный способ сохранить монархию — это принять требования оппозиции, в том числе в земельном вопросе. Брат Дмитрия Трепова (и убежденный противник уступок) Александр Трепов рассказывал, что комендант «твердит одно — «всё пропало и нужно спасать государя и династию от неизбежной катастрофы»». «Этот «дилетант», — вспоминал о генерале Трепове Павел Милюков, — был, очевидно, дальновиднее официальных политиков».
В середине июня 1906 года генерал Дмитрий Трепов попросил о встрече с Павлом Милюковым. В роли посредника, передавшего кадетскому лидеру просьбу коменданта, выступил «корреспондент американской газеты» (в других источниках упоминается «некто Ламарк»). По всей видимости, речь идет о Генри Ла Марке, петербургском корреспонденте американской газеты «The Chicago Daily News». «Уклониться от встречи я считал невозможным, когда речь шла о нашем главном требовании», — вспоминал Милюков. Беседа проходила в ресторане «Кюба» на Большой Морской улице, дом 16. По свидетельству Милюкова, «свидание протекало в очень любезных тонах». «Затруднения… чрезвычайно велики. А потому и меры для преодоления их должны быть чрезвычайными, — заявил дворцовый комендант в начале беседы. — Когда дом горит, то выбор может быть только один: или сгореть в нем, или рискнуть на скачок с пятого этажа, хотя бы и с риском сломать себе ноги». «Таким рискованным, но неизбежным прыжком, — вспоминал Павел Милюков, — и казалось генералу обращение к кадетам». В ответ на предложение Трепова назвать условия, на которых партия народной свободы согласилась бы составить министерство, Милюков перечислил семь пунктов: всеобщая амнистия, отмена смертной казни, снятие исключительных положений, замена высшего состава провинциального чиновничества, реформа Государственного совета, введение всеобщего избирательного права и аграрная реформа по программе кадетов.
Лидеры кадетов: В.Д. Набоков, И.В. Гессен, П.Н. Милюков, И. И. Петрункевич
«К своему удивлению, — вспоминал Павел Милюков, — я не только не встретил со стороны моего собеседника принципиальных возражений, но нашел полное согласие с принципами [аграрной] реформы, и речь шла лишь о подробностях ее выполнения». Комендант, в частности, высказал пожелание, чтобы наделение крестьян землей было осуществлено не думским законом, а царским манифестом «как особая монаршая милость». Всеобщее избирательное право, по свидетельству кадетского лидера, также «никакого сопротивления не встретило». Согласился комендант и на замену губернаторов; реформу же Государственного совета посчитал «излишней», поскольку «эти старички пойдут за всяким правительством». Серьезное возражение вызвал лишь вопрос о всеобщей амнистии: Тренов высказал мнение, что «неполную амнистию провести было бы возможно; но амнистия полная, включающая бомбистов, встретила бы самое решительное противодействие» царя. После обсуждения программных вопросов дворцовый комендант, по словам Милюкова, «потребовал от меня списка кандидатов в министры и… записал некоторые мои соображения». «Общее впечатление, произведенное на Трепова нашей беседой… не исключало дальнейших переговоров, — вспоминал лидер Партии народной свободы. — Как признак возникшего между нами взаимного доверия, Трепов дал мне на прощанье номер своего телефона в Петергофе и предложил сноситься с ним непосредственно».
Спустя несколько дней дворцовый комендант представил Николаю II записку с предполагаемым составом будущего министерства, в которое намечались Павел Милюков (министр внутренних дел), Владимир Набоков (министр юстиции), Иван Петрункевич (министр земледелия), Николай Кутлер (министр финансов), Александр Мануйлов (министр народного просвещения), Николай Львов или князь Евгений Трубецкой (обер-прокурор Священного синода), князь Георгий Львов, Фёдор Кокошкин и Николай Щепкин (товарищи министра внутренних дел). Кандидатура военного министра оставлялась на усмотрение императора; в записке лишь указывалось, что кадеты «добиваются замены генерала Редигера другим лицом». Для назначения на пост председателя Совета министров в списке генерала Трепова указывались три возможных кандидата: Павел Милюков, Иван Петрункевич и Сергей Муромцев.
Дворцовый комендант был не единственным, кто пытался убедить царя в необходимости соглашения с кадетами. 25 июня, во время еженедельной аудиенции в Петергофском дворце, министр иностранных дел Александр Извольский передал Николаю II докладную записку, подготовленную по просьбе министра депутатом Николаем Львовым. В ней говорилось, что «всякое министерство, составленное исключительно из представителей бюрократии, неизбежно обречено на отсутствие доверия со стороны представительных учреждений… а так как симпатии народа остаются с Думой, вся враждебность направляется против министерства, и это не может не вызвать роковых последствий для управления государством и для спокойствия страны». Выходом из ситуации автор записки считал формирование «министерства смешанного характера» с участием членов Государственной думы. «На пост председателя Совета министров, — говорилось в докладе, — нельзя найти лучшего кандидата, чем настоящий председатель Думы Муромцев, который пользуется громадным авторитетом среди членов этого учреждения». «Незаменимым» кандидатом на вхождение в кабинет назывался и Павел Милюков, который мог бы стать «наиболее сильным защитником министерства» от нападок революционеров. Николай выслушал Извольского «с большой благосклонностью» и, по впечатлению министра, «был в общем расположен к соглашению с Думой», а через несколько дней вновь вызвал его и, сказав, что «был поражен силой и справедливостью аргументов», «уполномочил… войти в переговоры с лицами, указанными в докладной записке… привлечь к этому делу Столыпина». В скором времени министр иностранных дел уже «имел секретное совещание с руководящими членами Думы, прежде всего с её председателем Муромцевым».
В переговорах с кадетами участвовал и член Государственного совета Алексей Ермолов, встретившийся с Павлом Милюковым «по поручению государя» на квартире Сергея Муромцева. О желательности думского министерства говорил министр императорского двора барон Владимир Фредерикс, выразивший мнение, что это «было бы даже лучше для государя, так как сложило бы с него ответственность за действия исполнительной власти». Милюков позднее признавался, что «не ожидал такого сильного течения среди сановников против роспуска Думы». Тем временем приглашённый на высочайшую аудиенцию 28 июня председатель ЦК Союза 17 октября Дмитрий Шипов сказал императору, что «в настоящее время и при сложившихся условиях возможно образование кабинета только из представителей большинства Государственной думы». В беседе с Николаем Шипов выразил мнение, что «присутствие П. Н. Милюкова в кабинете на посту министра внутренних дел или министра иностранных дел будет… необходимо» и что «на посту председателя желательно было бы видеть С. А. Муромцева», который «пользуется общепризнанным авторитетом». На это император заметил, что «вынес самое хорошее впечатление» от знакомства с Муромцевым и относится к нему «с полным уважением». Два дня спустя Ермолов сообщил Шипову, что его предложение было «встречено благоприятно». Сам Муромцев подтверждал, что «из сообщения… близких к сферам лиц знал, что возбуждён вопрос о кадетском министерстве» и что он сам «по желанию двух-трех «сановников» беседовал с ними у себя о том же».
Эхо закулисных переговоров доносилось и до газетных полос. 16 июня «Русские ведомости» со ссылкой на газету «Слово» сообщили, что «в Петергофе очень благосклонно относятся к созданию общественного министерства», и привели предполагаемый состав будущего кабинета, в котором пост премьера отводился Сергею Муромцеву, пост министра народного просвещения — Милюкову, а пост министра земледелия — Николаю Кутлеру. Тем временем Дмитрий Трепов в интервью агентству Рейтера подтвердил свое мнение о том, что новое правительство должно быть образовано из кадетов, «потому что они — сильнейшая партия в Думе» и потому что «ни коалиционное министерство, ни министерство, взятое вне Думы, не дадут стране успокоения». 21 июня «Речь» сообщила, что «на состоявшемся 20 июня заседании Совета министров Иван Горемыкин, который накануне экстренно вызван был в Петергоф, заявил, что совету предложено подать в отставку», а 30 июня «Русские ведомости» со ссылкой на «Биржевые ведомости» передали слова министра путей сообщения Николая Шауфуса о том, что отставка кабинета — «дело нескольких часов». 4 июля та же газета писала, что, по сведениям журналистов «XX века», тремя днями ранее «Муромцев должен был быть в Петергофе». Сам председатель Государственной думы, по свидетельству Милюкова, «в те дни… совершенно серьезно ждал приглашения в Петергоф». Готовясь к предстоящему назначению, Муромцев предложил сотруднику думской канцелярии Якову Глинке последовать за ним в правительство. «…В один из дней [Муромцев] с несколькими своими софракционерами должен был ехать в Царское Село, — вспоминал Глинка. — Все сидели во фраках и ждали сигнала к отъезду».
Сигнал так и не поступил. 7 июля Иван Горемыкин привез императору проект указа о роспуске Государственной думы. Проект был подготовлен министром внутренних дел Петром Столыпиным, который одновременно с роспуском получал назначение на пост председателя Совета министров. Для предотвращения возможного сопротивления со стороны депутатов указ было решено хранить в тайне до воскресенья 9 июля — Столыпин дважды звонил Сергею Муромцеву и просил назначить заседание Думы на 10 июля, чтобы заслушать его выступление. На рассвете 9 июля Таврический дворец и здание центрального клуба Конституционно-демократической партии на Потёмкинской улице оцепили войска. «Свершилось! Дума сегодня закрыта», — написал Николай II в своем дневнике. Первый российский парламент просуществовал всего 72 дня. Вместе с ним, были уверены кадеты, исчезла и надежда на мирные преобразования. «Закрыт прямой путь к обновлению государственного строя, к умиротворению измученной невзгодами, истерзавшейся страны… — писали «Русские ведомости» 11 июля. — Быть может, над бедной русской землей уже занесён тяжёлый молот, который должен разбить оковы на её груди, а вместе с тем и её залить потоками крови».
Решающая роль в срыве переговоров с кадетами принадлежала министру внутренних дел Петру Столыпину. По свидетельству Александра Извольского, «если [Николай] и соглашался вначале с предложениями генерала [Трепова], он все же не решался одобрить их без предварительного совещания со Столыпиным… Столыпин протестовал против этого со всей присущей ему силой… Император, окончательно убеждённый Столыпиным, приказал генералу Трепову отказаться от осуществления его проекта и прервать переговоры с Милюковым». По словам министра финансов Владимира Коковцова, еще в мае Столыпин «не скрывал ни от кого из нас убеждения, что роспуск Думы совершенно неизбежен» и заявлял о своем намерении убедить царя в необходимости такого шага. После того как Николай поручил Извольскому привлечь Столыпина к переговорам с кадетами, министр внутренних дел получил практическую возможность не допустить их успешного завершения. Состоявшаяся во второй половине июня встреча Столыпина и Извольского с Павлом Милюковым оставила у последнего впечатление, что министр внутренних дел участвовал в ней «только для того, чтобы формально исполнить данное ему поручение и при этом найти мотивы для подкрепления собственного отрицательного мнения о кадетском министерстве». «В намерения Столыпина не входило дать мне возможность высказаться по существу», — вспоминал лидер кадетов, назвавший министра внутренних дел «злейшим врагом парламентарного министерства, преследовавшим с самого начала цель расстроить комбинацию, в которой для него самого не находилось места». Дмитрий Шипов, встретившийся со Столыпиным в конце июня 1906 года, почувствовал «недовольство во всей его фигуре» тем, что Николай II склоняется к идее ответственного министерства. «Уходя от П. А. Столыпина, — вспоминал лидер октябристов, — я уносил уверенность, что им будет оказано все возможное противодействие осуществлению мысли об образовании кабинета из руководящих элементов Государственной думы».
В 1909 году свою роль в срыве переговоров об ответственном министерстве подтвердил и сам Пётр Столыпин. В ответ на напоминание Павла Милюкова об их разговоре в июне 1906 года Столыпин распространил сообщение о том, что «разговор этот был немедленно доложен Его Величеству с заключением министра внутренних дел о том, что выполнение желаний к.-д. партии могло бы лишь самым гибельным образом отразиться на интересах России».
Немаловажным фактором в определении позиции Петра Столыпина могли стать личные соображения: по свидетельству Павла Милюкова, его отрицательное отношение к идее ответственного министерства стало особенно очевидным после того, как лидер кадетов дал понять, что о вхождении в новый кабинет самого Столыпина «не может быть и речи». Дмитрий Шипов вспоминал, что в ходе его беседы со Столыпиным 27 июня министр внутренних дел «перевел речь на вопрос об образовании коалиционного кабинета», в состав которого должны были войти «общественные деятели и представители бюрократических кругов в лице некоторых членов настоящего кабинета, причем в числе последних… П. А. дал понять, что имеет в виду себя…». Но все же списывать поведение Столыпина исключительно на карьерные соображения было бы неверно: немалое значение имели его политические взгляды. По воспоминаниям Александра Извольского, мировоззрение министра внутренних дел «находилось под сильным воздействием известного течения, которое… носило название «славянофильство»». Сам Столыпин объяснял свое неприятие западных образцов конституционного устройства тем, что «нельзя к нашим русским корням… прикреплять какой-то чужой, чужестранный цветок». В борьбе с народным представительством Столыпин был весьма последователен, на что указывает его роль не только в обстоятельствах роспуска I Думы, но и в «третьеиюньском перевороте» 1907 года. И именно кабинет Столыпина инициировал судебное преследование бывших депутатов I Думы по делу о «Выборгском воззвании»: 167 человек были признаны виновными по статье 129 Уголовного уложения в призывах «к неповиновению или противодействию закону» и приговорены к трёхмесячному тюремному заключению с последующим лишением избирательных прав при выборах в Государственную думу и в органы земского и городского самоуправления. Этим приговором власти намеренно устраняли из политической жизни наиболее ярких представителей либеральной оппозиции.
«Роспуск Думы — конец либеральной гегемонии, сдерживавшей и принижавшей революцию», — торжествовал летом 1906 года лидер большевиков Владимир Ленин. Павел Милюков называл ответственное министерство «той первой зарубкой, на которой революционный процесс мог задержаться». Обманув надежды на изменение существующих порядков законодательным путем, царская власть подтолкнула страну к дальнейшей радикализации и подготовила почву для новых революционных потрясений. Трудно не вспомнить известное изречение Отто фон Бисмарка: «Сила революционеров не в идеях их вожаков, а в небольшой дозе умеренных требований, своевременно не удовлетворённых».
.60b.jpg)
