Пандемия, свобода и ответственность

Имхо
2120 Копировать ссылку

Есть ли во время пандемии альтернатива мерам государственного принуждения? Ей может стать высокий уровень общественного взаимодействия: готовность людей думать о тех, кто рядом и заботиться друг о друге, способность человека принимать нравственные и разумные решения самостоятельно.

Вторая волна коронавируса вынесла на мой берег несколько текстов ковидоскептиков. Я ни с кем на эту тему умудрился не поспорить с самого марта и дальше тоже не планирую. Запишу, однако, на память, что в глаза бросились два повторяющихся у разных авторов тезиса, соседствующих, но бросающих друг другу вызов.

С одной стороны, авторы гордо заявляют, что не носят масок все последние полгода — или носят одну, чисто для вида. И радостно констатируют, что их стихийных единомышленников, которые не носят маски/перчатки в транспорте/магазинах — подавляющее большинство.

Но одновременно они — как поборники свободы, рынка и прав человека — яростно сетуют на государственные меры, принудительную самоизоляцию, штрафы, проблемы бизнеса из-за введенных властями каникул и т. д. и т. п.

Но ведь государственная политика принуждения определяется именно тем, что большое число людей не будет по своей воле заботиться о жизни и здоровье своих сограждан. Спросите любого государственника-дирижиста: он вам расскажет, что рынок это хаос, что без жесткой руки никуда и потому Госдума — не место для дискуссий, в 1991-м надо было устроить у Белого дома Тяньаньмэнь, в 1917-м стрелять по демонстрантам из пулеметов, какую страну развалили и Сталина на вас нет.

Отсюда и оправдание цифрового концлагеря в пандемию: мол, да, фотографироваться в приложении в 4 утра — маразм, конечно, но как иначе — если люди по-другому не понимают? Если вместо ответственности у нас три кита национальной философии это авось, небось и накося-выкуси?

Я, как либерал, опровергаю эту апологию диктатуры делом: я сам принимаю ответственные решения, и если моя маска не спасет меня, но может уберечь чужую жизнь — я сам буду надевать её, это моя гражданская позиция и мне не нужны тут ни приказы, ни штрафы, ни уговоры.

Я шел в маске в поликлинику в середине марта, когда еще никаких мер не вводили. Но я понимал, что если чувствую себя подозрительно больным — мне не нужно указания от государства, я сам, как гражданин и человек, позабочусь о других. Я был тогда такой совсем один, как идиот, среди толп шедших с работы людей. Ну и что же? Я делал то, что считал своим долгом и своей ответственностью.

И это настоящая либеральная позиция. А пофигизм в отношении не только своей, но и чужой жизни — это и есть приглашение к диктатуре, подтверждение правоты врагов свободы. Подтверждение их веры, что без палки, без приказа, без контроля Большого Брата люди не выживут, просто поубивают друг друга.

Один из важнейших смыслов либерализма — способность свободного человека не бежать от ответственности, а добровольно брать её на себя. 

Вот сейчас, когда перевод работников на удалёнку является в Москве рекомендательным, а не принудительным, очень важно, чтобы максимальное количество руководителей продемонстрировали, что для них, кроме собственного удобства, выполнения показателей и получения прибыли, важное значение имеют и жизни сотрудников. Это будет ценным доказательством, что бизнес видит и учитывает в своих решениях социальные и гуманитарные аспекты реальности, важным аргументом в пользу сокращения госрегулирования.

Возьмем для примера Японию, страну, население которой вполне сопоставимо с Россией по численности и совершенно не сопоставимо по плотности проживания. Она живет по послевоенной конституции 1947 года, принятой под влиянием оккупационной американской администрации генерала Макартура. Эта конституция вообще не дает правительству права ограничивать передвижение граждан.

Власти могут лишь просить людей оставаться дома и призывать предприятия перевести работников на удалённый режим работы. В случае отказа работодателей, максимум, что может сделать государство — обнародовать информацию об этом, перечислив и тем самым устыдив безответственные компании. Кроме того, основные полномочия по борьбе с пандемией находятся в руках не правительства страны, а регионов, в лице властей 47 префектур Японии.

И тем не менее, показатели распространения коронавируса в Японии куда ниже, чем в России и во многих других странах. Дело в готовности людей добровольно и сознательно защищать друг друга. Те же маски японцы массово носили и без всякого коронавируса: в прошлом году в токийском метро было куда больше людей в масках, чем в московском метро в этом сентябре. Над этим посмеивались многие иностранцы, но вот пришла пандемия и выяснилось, что мы теперь все немного японцы, кроме откровенных пофигистов и тех, кто прикрывают это равнодушие к человеческой жизни мнимым свободолюбием.

И с этими псевдолибералами у нас так если не всё, то очень многое. Приватизация ими воспринимается не как возможность хозяйствовать более эффективно, чем госпредприятия, а как право безнаказанно загадить Норильск, извлекая из этого огромную прибыль.

Под «оптимизацией» (здравоохранения, образования, культуры и так далее) её архитекторы из этого же идейного лагеря понимают разрушение социальной инфраструктуры, а не улучшение её работы. Между тем, пандемия выявила настоятельную необходимость в сохранении и поддержании резерва мощностей здравоохранения. На всякий пожарный случай, который и настал в 2020-м. «Оптимизация» же медицины аукнулась снижением эффективности вместо её роста.

Сильная антилиберальная инерция в российском обществе основана не только на лживой госпропаганде, но и на том, как понимается в нашей стране либерализм самими либералами. Мы сможем развернуть общество лицом к либеральным идеям, когда и программами, и действиями, и повседневным своим поведением вернем либерализму его подлинные смыслы.

Один из этих (важнейших!) смыслов либерализма — способность свободного человека не бежать от ответственности, а, наоборот, добровольно брать на себя её всё больше и больше. Либерализм верит, что человек может свободно и самостоятельно принять разумные и нравственные решения, снижая этим роль государственного принуждения и место самого государства в общественной жизни.