Уинстон Черчилль — о сражении за свободу и демократию

Речи Черчилля против фашизма
2967 Копировать ссылку

Кто более важен современному обществу: наделенный множеством недостатков и предрассудков Уинстон Черчилль, страстно призывавший к объединению мира против Гитлера — или виконтесса Нэнси Астор, его коллега по Консервативной партии и одновременно ярая противница? Она стала первой в истории Великобритании женщиной в Палате общин. И в то же время она симпатизировала нацизму, а ее злобный антисемитизм остался в многочисленных воспоминаниях и свидетельствах современников.

Ответ, казалось бы, очевиден. В 1940-1941 годах Великобритания во главе с Черчиллем почти в одиночку сражалась в Европе против Третьего рейха и его союзников. Но в 2020 году памятники Черчиллю подвергаются нападениям леваков, обвиняющих его в расизме. А вот памятник виконтессе Астор всего полгода назад, в конце 2019 года, к 100-летию ее избрания в парламент торжественно открыла бывший премьер-министр Великобритании Тереза Мэй. Вскоре его посетил и действующий премьер Борис Джонсон. Пускай, мол, ярая антисемитка и сторонница Мюнхенского сговора, главное — первая женщина-депутат. И это звучит гордо! Почти как первая женщина-космонавт (и тоже, кстати, депутат, которой «простые люди» поручили озвучить поправку об обнулении президентских сроков для Путина).

Выходит, важнее становятся формальные (например, карьерные) достижения, к тому же увязанные с полом или расой — чем содержательные свершения исторического деятеля? В таком подходе трудно увидеть этику и не увидеть проблемы. К тому же, и этот формальный подход не применяется последовательно: первый в истории «Оскар», полученный темнокожей актрисой (Хэтти Макдэниел в 1940 году), ничуть сейчас «Унесенным ветром» не помог.

Скандалы вокруг сноса памятников в США, Бельгии и Великобритании снова ставят перед человечеством вопрос: каким образом мы должны воспринимать политических деятелей прошлого? Что в их личности и в их деятельности должно быть для нас более важным? И — поскольку каждый человек может ответить на эти вопросы по-своему — каким образом обществу принимать решения относительно тех или иных памятников?

Кроме того: возможен ли единый подход к истории для разных стран и даже городов? Можно ли представить себе Великобританию без памятника Черчилля, премьер-министра, возглавлявшего защиту страны от гитлеровской Германии и потом приведшего ее к победе? А можно ли представить себе памятник Черчиллю в Индии? А в Дрездене? Можно себе представить памятник Никите Хрущеву у входа в один из лагерей ГУЛАГа, заключенные которого вышли на волю в его правление — но в Будапеште или Новочеркасске странно и думать о подобном.

В Германии, стране, мучительно работающей со своим прошлым, не может, конечно, быть улицы Гитлера. Но есть в разных городах улицы Отто фон Бисмарка и Карла Маркса, Фридриха Эберта и Карла Либкнехта, Розы Люксембург и даже Пауля фон Гинденбурга, при президентстве которого Гитлер и возглавил правительство Германии. Правилен ли этот подход?

Все заданные выше вопросы имеют немалое значение и для нашей страны, где различные памятники регулярно становятся предметом общественных споров и распрей. Конечно, нужно отказаться от иллюзии, что возможны решения, которые устроят всех, однажды и навсегда. Это утопия. И, понимая это, попробуем наметить некоторые ответы.

С точки зрения процедуры, хорошо, если такие вопросы решаются в ходе настоящего общественного обсуждения — например, в форме локальных референдумов, выносящих решение большинством голосов после многочисленных проведенных дискуссий.

Протестующие движения Black Lives Matter у памятника У. Черчилля в центре Лондона. Фото: Peter Macdiarmid

Содержательно же на одной чаше весов лежит разумное понимание, что памятники диктаторам и массовым убийцам стоять не могут и улицы в их честь называться не должны — так как это развращает политиков сегодняшнего и завтрашнего дня, создает у них впечатление, что любые нарушения закона и человечности могут быть в дальнейшем списаны и оправданы.

На другой чаше весов — понимание, что идеальных людей не существует в природе. И даже если мы будем говорить о Махатме Ганди, Андрее Сахарове или Вацлаве Гавеле, мы найдем при желании различные их слабости, недостатки, заблуждения и ошибки.

Вот в Ливерпуле местный университет переименовал одно из своих зданий, названное в честь Уильяма Гладстона (1809-1898), ведущего английского либерального политика XIX века и единственного человека в истории Соединенного королевства, четырежды (1868-1874, 1880-1885, 1886 и 1892-1894) становившегося премьер-министром страны. Он боролся за хлебные законы для бедняков, против «опиумных войн» с Китаем, за автономию Ирландии, право балканских славян отделиться от Османской империи, за расширение в несколько раз числа британцев, имеющих право голоса.

Но выдающимся либералом Гладстон стал далеко не сразу. Он был сыном крупного колониального коммерсанта, владевшего в том числе и рабами, изначально принадлежал к партии тори и начал (в 23 года) свою деятельность в Палате общин с речи против немедленной отмены работорговли. Именно поэтому его имя теперь предано позору. С одной стороны, целиком и полностью по делу.

А, с другой стороны, это порицание означает, что вычеркиваются все последующие десятилетия его деятельности. И, что наиболее здесь для меня важно, перечеркивается сама идейная и нравственная эволюция Гладстона, его душевное перерождение. Это примерно то же самое, что свести оценку апостола Павла к тому периоду его жизни, когда он еще был Савлом — а всё дальнейшее просто выкинуть за ненадобностью. Между тем, что может быть более ценно, чем способность человеческой личности изменяться, совершенствоваться и свободно, по внутреннему душевному побуждению, пересматривать ранее сделанный ошибочный выбор?

Премьер-министр Великобритании Борис Джонсон на открытии памятника Нэнси Астор. Фото: Dan Kitwood

Мы вынуждены вымерять сложный баланс: одно дело, если речь идет о Леопольде II, короле, который много сделал для благосостояния Бельгии, но с поразительной даже для своего времени жестокостью распоряжался африканскими колониями — другое дело, если речь о Черчилле. Значит ли статья 167 Государственной уставной грамоты Российской империи, отказывающая евреям в праве голоса, что весь этот проект Николая Новосильцева, составленный при помощи Петра Вяземского в 1818 году, лишен всякого прогрессивного значения? Нет. Будь он принят Александром I и дай возможность хотя бы части граждан избирать так называемые «сеймы» — дальше можно было бы бороться за расширение избирательных прав, преодоление дискриминации по национальному или половому признаку. Так, постепенно и в борьбе, избирательное право становилось всеобщим по всей Европе.

Рабовладельцами были многие из отцов-основателей США, включая Вашингтона и Джефферсона. Помещиками и владельцами крепостных были равно Салтычиха и Пушкин. И Аракчеев — с военными поселениями, и Никита Панин — с проектом Конституции. Никого из них это не красит — но можно ли их уравнять и значение каждого из них свести исключительно к этому позорному обстоятельству? Если так, нам придется отправить целиком под списание тысячелетия, сказать, что они были исключительно позором в истории человечества.

Между тем, там, в этих темных временах насилия, неравноправия, страха зарождались свобода мысли и слова, демократия и права человека, парламенты и университеты, делались научные открытия, пробуждались добрые чувства, свобода и милость к падшим. Со временем это движение росло и ширилось, выходило на новые рубежи, ставило и решало вопросы и задачи, ранее просто немыслимые. С этих достигнутых высот прежнее кажется незначительным, но мы там, где мы есть сейчас и можем продвигаться еще далее — лишь благодаря тем, кто шел до нас, пусть и петляя на своем пути в гору.

Можно сравнить это с отношением к нашим предкам, старшим поколениям наших родов. Думали они так же, как мы сейчас? Нет. Были ли у них взгляды и представления о жизни, которые мы сегодня сочтем стыдными предрассудками? Да. Существовали бы мы, такие прекрасные, свободные и прогрессивные — без них? Нет. Так нужно ли нам снять их фотографии со стены?

Здесь, однако, есть и риск списать любые преступления прошлого на тогдашние условия: мол, время было такое. Как быть? Вероятно, следует оценивать тенденцию, направление исторического деятеля относительно его времени. Он шел вперед и вверх — или тянул назад, во тьму? Например, ясно, что сегодня отсталыми выглядели бы взгляды и Михаила Лорис-Меликова, и Константина Победоносцева. Но вопрос нужно ставить не о 2020-м, а о 1881-м — когда один хотел дать обществу хоть немного права голоса в государственных делах, а второй рассчитывал «подморозить» Россию и четверть века его «подморозки» взорвались потом Первой революцией.

Чтобы понять, в чем же заключались взгляды Черчилля применительно к его времени — прочтем одну из его речей, произнесенную за 3,5 недели до начала Второй мировой войны.


 

Уинстон Черчилль, 8 августа 1939 года, радиовыступление для США, Лондон:

Над Европой — нет, над всем миром — воцарилась тишина, нарушаемая лишь ударами японских бомб, разрушающих китайские города, китайские храмы и университеты и порой падающих в опасной близости от британских и американских кораблей. Но ведь Китай очень далеко — чего же беспокоиться?

Китайцы сражаются за то, что в американской конституции отцы-основатели со свойственной им величавой гордостью назвали «жизнью, свободой и стремлением к счастью». И, кажется, у граждан Поднебесной это неплохо получается. По мнению многих, они обязательно победят. Как бы там ни было, давайте пожелаем им удачи! Давайте по мере сил поддержим их, как это на прошлой неделе сделал ваш президент, сообщив о расторжении торгового соглашения.

В конце концов, несчастные китайцы сражаются за то же, что и мы, — за демократию. Они защищают свою страну, родную землю, где с незапамятных времен жили многие поколения их предков, от жестокой неспровоцированной агрессии. Давайте пошлем им из-за океана пожелания успехов в их нелегкой борьбе — ведь никто не знает, кто может стать следующей жертвой воинствующего тоталитаризма.

Если начатая милитаристскими диктатурами практика вторжения в чужие пределы с применением бомб, снарядов и пуль, с целью отчуждения собственности и убийства ее владельцев распространится дальше, нам всем будет не до летних каникул — мы, скорее всего, надолго забудем покой и сон. Между тем, как я сказал в самом начале, над Европой воцарилась тишина. Что это за тишина? Увы! Это тишина тревожного ожидания, а для многих стран это тишина отчаянного страха.

Соседи Германии и Италии притихли — они с волнением ждут, кого из них решат «освободить» теперь. Нацисты заявляют, что их со всех сторон окружают враги. На самом деле они сами себя окружили кольцом соседей, которые только и делают, что пытаются угадать, кто из них станет очередной жертвой агрессии.

Прислушайтесь! Только прислушайтесь хорошенько! Слышите этот звук? Лично я слышу его вполне отчетливо, а вы? Это топот солдатских сапог по хрустящей гальке учебных плацев, по размокшей глине невспаханных полей — это шум шагов 2 миллионов немецких солдат и более миллиона итальянцев, «участвующих в учениях» — разумеется, это всего лишь учения! Почему бы диктаторам и в самом деле не организовать маневры – им же нужно муштровать своих солдат? Ведь тираны как никто нуждаются в надежной обороне и защите, а не то наверняка все их соседи — датчане, голландцы, швейцарцы, албанцы и, разумеется, евреи — куда же без евреев? — набросятся на них, займут их территории, заставят подписать очередное соглашение, да еще и, как всегда, свалят на них всю вину за случившееся.

Кроме того, германские и итальянские войска выполняют важные освободительные миссии. Например, не далее как в прошлом году они освободили Австрию от ужасов самоуправления. Потом в марте они избавили Чехословацкую Республику от невыносимой независимости. Два года минуло с тех пор, как сеньор Муссолини даровал хартию вольностей Королевству Абиссиния. А всего два месяца назад маленькая Албания получила свой собственный «хабеас корпус», и Муссолини послал королю Зогу билль о правах, правда, заставив его заплатить за это довольно высокую цену.

В этот самый момент освободительная кампания проводится в отношении горцев Тироля, которые, как известно, говорят по-немецки и на протяжении многих тысячелетий населяют живописные альпийские долины, — попросту говоря, этих несчастных сгоняют с родной земли, в борьбе за независимость которой в свое время погиб Андреас Хофер. Стоит ли удивляться, что оглушительный стук солдатских сапог раздается все громче? Ведь еще нужно освободить столько территорий!

Неудивительно, что соседи Германии и Италии притихли — они с волнением ждут, кого из них решат «освободить» теперь. Нацисты заявляют, что их со всех сторон окружают враги. На самом деле они сами себя окружили кольцом соседей, которые только и делают, что пытаются угадать, кто из них станет очередной жертвой агрессии. Надо сказать, такие гадания — занятие не из приятных. Большинству стран, особенно тех, что поменьше, нынешнее положение дел давным-давно не кажется забавным.

Стоит ли удивляться, что в сложившейся ситуации соседи Германии, большие и малые государства, начали задумываться над тем, чтобы совместными усилиями прекратить эту игру, напомнив нацистам о принципе, закрепленном в Уставе Лиги Наций: «Тот, кто атакует одного, атакует всех. Тот, кто атакует слабейшего, будет атакован сильнейшим»? Такое вот у нас нынче выдалось непогожее и пасмурное лето. Надеюсь, у вас там за океаном погода получше.

В сложившейся ситуации меня больше всего поражает феномен возрожденного единоличного правления — и это после многовековой борьбы за демократию и прогресс! Интересно отметить, что англоговорящие народы всегда были против узурпации власти. Порой они следовали за каким-нибудь лидером до тех самых пор, пока он служил их интересам; но до обожествления правителя и поклонения ему как идолу дело никогда не доходило — видимо, таков уж наш менталитет и характер нашей цивилизации.

Авторы американской Конституции, как и основатели британской демократии, постарались принять все меры для того, чтобы жизнь и судьба граждан, а также законы и свобода нации не могли оказаться в руках тирана. Механизм сдержек и противовесов в политической системе, децентрализация государственного управления, свобода слова, обязательное наличие оппозиции, безусловное главенство закона и, самое главное, постоянный контроль над соблюдением всех этих принципов — таковы основные устои британских и американских политических институтов сегодня и навсегда.

Но в Германии под самыми облаками воздвигнут горний престол, на котором сидит один человек, который может буквально за день избавить весь мир от гнетущего страха и ужаса или единым махом уничтожить все вокруг, обратив в дым и пепел. Если герр Гитлер не развяжет войну, то ее не будет. Никому другому и в голову не придет начинать вооруженный конфликт.

Механизм сдержек и противовесов в политической системе, децентрализация государственного управления, свобода слова, обязательное наличие оппозиции, безусловное главенство закона и, самое главное, постоянный контроль над соблюдением всех этих принципов — таковы основные устои британских и американских политических институтов сегодня и навсегда.

Британия и Франция не собираются проливать ни капли чужой крови и ринутся в бой только ради самообороны или обороны союзников. Ни о каком нападении на Германию речь не идет и никогда не шла. Если Гитлер хочет получить от соседних государств заверения в мирных намерениях, то ему достаточно сказать лишь слово, и мы предоставим все необходимые гарантии в соответствии с принципами, закрепленными в Уставе Лиги Наций. Мы ведь неоднократно подчеркивали, что не просим для себя никаких особых гарантий безопасности, которые бы не были готовы разделить с немецким народом. Поэтому, если начнется война, ни у кого не будет сомнений относительно того, кто виновен в новом страшном кровопролитии.

Нынешняя ситуация действительно сложна, и никто не знает, как она разрешится. Мои дорогие американские друзья, я уверяю вас, что народы Британии и Франции сейчас постоянно молятся о мире совсем не потому, что они боятся врага и хотят избежать страданий и смерти. Сегодня, как и всегда, мы просим у бога мира не потому, что у нас есть сомнения относительно исхода противостояния между нацистской Германией и цивилизованным миром.

Будь то мир или война — и в условиях мира, наслаждаясь ростом благосостояния и процветанием, до которого, я уверен, нам рукой подать, и среди войны с ее ужасами и разрушениями, — мы должны попытаться построить новую систему социальных взаимоотношений, которая положит конец этой затянувшейся жуткой неопределенности, которая позволит созидательным и творческим силам продолжить начатое и которая не позволит, чтобы добродетели, капризы или пороки одного человека влияли на будущее всего человечества.