Современный человек часто принимает возможность за реальность. Он знает, что одним нажатием кнопки может перенестись в пространство любого музея мира, открыть какую угодно книгу или посмотреть легендарный спектакль 30-летней давности. И именно потому чаще всего этого не делает: зачем сейчас, когда можно и потом. И это «потом» почти никогда не наступает. Но человеку кажется, что эта его «современность», продвинутость отличает его от предков, живших 300, 500 или 2000 тысячи лет назад. Между тем общего в сознании людей гораздо больше, чем кажется. Мы, как и наши предки, реагируем на одни и те же архетипы, сюжеты, ритуальные действия. Смотрим в кино истории про очередную Золушку или борца со злом, по сочетанию цветов или шуткам делим людей на своих и чужих — и редко отдаем себе отчет, что это и есть те самые архетипы, которые со времен Одиссея или шута горохового мало изменились.
И наша политика (не только российская, а вообще современная) выстраивается по тем же архетипическим принципам и адресуется к тем же законам восприятия, что и любое значимое высказывание на протяжении веков. Книга профессора ВШЭ, филолога и политолога Светланы Шомовой посвящена как раз вычленению и изучению этих архетипов в современной политике (например, в формировании образа «отца нации»), метафорологии, паттернизированных выражений, которые создают стратегию поведения власти и большинства людей.
Политическая коммуникация — процесс сложный, многофункциональный и разнонаправленный. Каждый, кто мало-мальски следит за политической и общественной жизнью, научился разбираться в причинах неожиданного вброса тех или иных долгоиграющих тем (переименование Волгограда, переименование улиц, вынос тела Ленина из Мавзолея и проч.), в периодически запускаемых «остротах» первых лиц, ожидаемых от власти действий («разоблачение» коррупционеров) и т.д. Как правило, эти нехитрые и уже традиционные приемы или отвлекают внимание от чего-то важного, но не имеющего решения в существующих условиях, или придают образу власти те черты, в которых она нуждается и которые реализуют ожидания большинства от этой власти. Чаще всего и для того, и для другого.
Светлана Шомова предлагает «социокультурное прочтение» политики. Это «прочтение» местами захватывает как детектив, когда усилиями автора вдруг становится очевидной не только вся история последних лет, но и ее подоплека, о которой можно было догадываться. Но теперь она складывается в единую картину и может быть легко прочитана вперед и читатель получает возможность предугадать следующую карту в политической игре власти. Не вдаваясь в политический или экономический анализ последних десятилетий, Шомова показывает логику событий, укореняя ее в архетипических образах, к которым тяготеет и власть, и народ, — чем и объясняется их видимое единство.
Проявление в политике «кочующих», «странствующих» сюжетов — дело обычное и повсеместное, как, собственно, и бытование этих сюжетов в сознании народов, их устной и письменной литературе. Систематизация действий героя и анти-героя, предложенная выдающимся ученым В.Я. Проппом для сказки, срабатывает и в политической жизни. Более того, как «герои» (те, которые поумнее), так и анти-герои (ну, эти почти всегда умные) сознательно обращаются к этим действиям, усиливая свое общественное высказывание. К примеру, мотив «самопожертвование во имя идеала». Это может быть история с буквально трагическим исходом, как самосожжение в 2003 г. молодого чеха в центре Праги в знак протеста против существующего положения вещей («так называемая демократия, за которую мы боролись, не является демократией в прямом смысле слова. Это власть чиновников, денег и сильных мира сего, которым плевать на обычных людей»). Или акционизм Петра Павленского или группы «Война», всегда имеющий очевидный «политический посыл» и встряхивающий массовое сознание в восприятии действительности.
Отношение массового сознания к оппозиции, как проявлению «другого», откровенно враждебно. Это непонимание и осуждение объясняется именно тем, что это сознание считывает противостояние оппозиции власти как противостояние «отцу» и не поддерживает его, предпочитая быть на стороне «героя», за которым видится порядок как противостояние хаосу.
Привлекая большой научный материал (количество и разнообразие ссылок подтверждает это) и собирая различные примеры поведения, речи политиков, представителей различных партий, фейсбучной аудитории, лозунгов, телевизионных штампов, Шомова ничего не упускает из виду. Слова первых лиц и сетевые шутки, сюжеты уличных акций и перформансов — все это ложится в общую картину современного мышления и подтверждает идею актуальности архетипов в политике и вообще жизни общества. Эта книжка интересна не только своим материалом, гибкостью анализа, легкостью изложения — несмотря на обилие лингвистических, литературоведческих, политологических терминов, она сама становится значимым высказыванием в современном культурологическом дискурсе. Проблема совмещения в современном сознании технологических умений, чуть ли не абсолютизация их — с возвращением к самым архаическим формам поведения, демонстративному и знаковому проявлению чувств, суевериям — становится заметной чертой времени и поведения человека. Шомова — иногда даже с некоторым недоумением — вынуждена констатировать силу притяжения для большой части людей этой архаики во всех ее проявлениях, в том числе и в тяге к устойчивым архетипам.
Поведение почти всех политиков укладывается в архетипические схемы. Так, образ президента формируется в парадигме «отца нации» — и все детали из этого образа важны для автора. Оппозиционные политики используют другие традиционные мотивы, например, «победы над чудовищем». Для них эти «чудовища» — авторитаритаризм, коррупция и проч. Или мотив неправедного гонения. Именно так развиваются «сюжеты» о судебных преследованиях оппозиционных лидеров — в частности, Ходорковского или Навального.
На массовое сознание хорошо ложится противопоставление «свой–чужой», именно оно сейчас самое продуктивное в общественном поведении. Это касается и внутренней политики («пятая колонна» как противопоставление «своим», «нашим», «местным»), и внешней («весь мир против нас»), и вопросов эстетических (время от времени вспыхивающие споры о том, что «они» порочат «нашу» классику, историю и т.д.) и этических (у нас традиционные ценности, а у них — и говорить нечего), и духовных («Россия — оплот истиной веры»).
Отношение массового сознания к «другому», в частности, к оппозиции как проявлению этого «другого», откровенно враждебно. Это непонимание и осуждение оппозиции объясняется именно тем, что это сознание считывает противостояние оппозиции власти как противостояние «отцу» и не поддерживает его, предпочитая быть на стороне «героя», за которым видится порядок как противостояние хаосу. Недаром же оппозиция всегда говорит о реформах, сломе существующей парадигмы (необязательно насильственной), смене правил игры, а массовое сознание воспринимает это как нарушение нормы, незыблемого порядка вещей, с которым связан образ «отца нации». Функция «отца» и сводится к тому, чтобы хранить и олицетворять этот порядок.
Власть являет себя народу в тех или иных действах, фразах, подготовленных для многократного цитирования, обыгрывания. Причем одни цитаты — для «народа»: «замучаетесь пыль глотать», «мочить в сортире». Впрочем, это и не авторское высказывание — это возвращенный «народу» его же язык, легитимизированный властью. «Народ» и власть едины в крепком, но глубоко вульгарном слове. Другие цитаты — для тиражирования по телевизору, для политологов, наших и не наших, для экономистов, публицистов и прочей несамостоятельной публики. Автор подробно разбирает и эти высказывания, и другие проявления действий власти. В какой-то момент читатель и сам становится способен угадать следующий ход власти (а значит, освободиться от ее гипнотического воздействия, от этого властного шепота: «бли-и-иже, бандерлоги!»), понять логику ее игры и увидеть в ней именно игру, а не продуманные действия государственных деятелей, несущих ответственность перед будущим, понимающих стратегию развития страны. Архетипический образ «отца» никак не связан ни с какими стратегиями, вообще ни с каким развитием — он тяготеет только к статике, только к сохранению существующего положения. Да и само слово «развитие» вымывается из употребления — Шомова внимательно прослеживает, как меняется лексика посланий Президента, отражающая изменения общественного тренда.
В книге подробно рассматривается, как политтехнологи, сознательно обращаясь к известным и узнаваемым сюжетам, используют древние, лежащие в самой глубине коллективного бессознательного схемы, которые «способны символически оплодотворить и «возвысить» вполне прагматические цели борьбы за власть». Они переносят эти схемы в современную жизнь, достигая нескольких целей сразу. Они не просто обеспечивают постоянное присутствие политических (–ого, в основном) лидеров (–а) в сознании большинства, но и придают этому сознанию ту степень архаичности, которая сама начинает требовать этого присутствия. В российской политической истории специалисты обнаруживают «постоянное присутствие и воспроизводство… архаических черт культуры, ценностей и идеалов, воплощаемых, в частности, в мифах, определявших поведение значительной части общества, а на протяжении больших периодов, в том числе в ХХ веке, — и судьбы всей страны».
Крупные мазки, создающие образ Героя–Спасителя Отечества, игра с лингвистическими паттернами, которые исподволь приучают людей к определенным парадигмам, уровню общения и мышления вообще — все это формирует общественное сознание исключительно в архаическом ключе. Сюжет о герое, который покоряет мир, противостоя опасностям по осям координат, — один из самых древних. И на этот раз он сработал безошибочно. В результате Путин воспринимается как «герой», способный перенестись в любую точку пространства и решить любую проблему. Никакие проколы не могут поколебать этот эпический размах. История с амфорами, например, вызвала исключительно сарказм, особенно среди блогеров («Мы за честные амфоры» — один из лозунгов Болотной в 2011 г). Когда нелепость ситуации стала очевидной, пресс-секретарь президента, заявил, что Путин «не нашел их, а только поднял со дна». (Хотя вполне мог и не давать никаких объяснений, а просто проигнорировать все это сетевое издевательство). Но эти несчастные амфоры, не вписавшись в сиюминутный информационный фон, будучи высмеяны в нем, прекрасно улеглись в архетипическую картину, грубо конструируемую политтехнологами. Публика жаждет именно такого «героя», ни о каком анализе поведения лидера и не помышляет — и получает то, чего хочет и к чему ее приучают.
Сознательно обращаясь к известным и узнаваемым сюжетам, политики используют древние, лежащие в самой глубине коллективного бессознательного схемы, которые способны символически оплодотворить и «возвысить» вполне прагматические цели борьбы за власть. Они не просто обеспечивают постоянное присутствие политических лидеров в сознании большинства, но и придают этому сознанию ту степень архаичности, которая сама начинает требовать этого присутствия.
И полет со стерхами, и фотографии с тиграми, накачанными транквилизаторами, и все эти погружения в батискафе на дно, и полет на истребителе, как и стояние на Афоне на почетном месте, напоминающем вертикальный гробик (это совсем свежий пример, его нет в книге, но он идеально укладывается в модель «отца»), смотрятся смехотворно в современной парадигме. Вся эта самодеятельность, все эти постановки не привели ни к какому положительному результату. Несчастных стерхов вынуждены были вернуть обратно в заповедник — никакой цели они так и достигли. Вот уж где прочитывается убийственная для власти метонимия! В обществе, способном к превалирующему критическому осмыслению, это могло бы привести к краху всей этой пиарской стратегии, ориентированной на архетип. Если действия «героя» не приводят к цели, то получается, что «царь-то ненастоящий»! И никакими подаренными елками, велосипедами, собаками и построенными колодцами — единственными осязаемыми плодами ежегодных камланий перед электоратом на Прямой линии — образ Героя-спасителя не удержать.
Но тут все так совпало, так закольцевалось! Привычка большинства жить с головой, повернутой назад, и желание власти закрепить это положение голов навсегда. Сначала ограбить народ, а потом связать этот властный грабеж и обман с понятием «реформа», «демократия», «свобода». И круглосуточно утрамбовывать эти ассоциации, внушая чуждость европейских ценностей и накрепко увязывая их с понятием развития вообще. Ни европейских ценностей, ни развития — ничего этого нам не нужно!
В книге Шомовой подробно анализируются лингвистические паттерны, используемые Путиным, их изменения со временем. Вытеснение из его речи слова «развитие» выражением «движение вперед», вместо слова «Россия» чаще стало звучать «родина», «народ», «мы», «сами», «общие», «вместе». Все должно работать на сплочение и отделенность от остального мира. Использование однотипных конструкций типа «родные и близкие», «честь и достоинство», «работа и учеба», «здоровье и счастье», шаблонных и неинтересных, многочисленные повторы — все это вдалбливает лейтмотивы обращения власти к народу, как к не способному воспринять ничего более сложного, чем эти простые понятия. И так тоже формируется образ «заботливого отца», пекущегося о своих «детях». «Упрощенная, банальная лексика политической речи может способствовать более успешному «ментальному усвоению» публикой, особенно неискушенной, установок и идей политика».
Это исследование интересно не только тонким анализом поведения, лексики политиков, их шуток, даже одежды; лозунгов оппозиции, сюжетов перформансов, уличных акций и проч., но и тем, насколько автор нащупал общий вектор развития событий и способов их осмысления, предлагаемых как тем, кто работает на власть, так и теми, кто думает своей головой и пытается освободиться от жестких сценарных рамок, задаваемых этой властью. От архетипов, формирующих наше подсознание, трудно избавиться, да и не нужно. История культуры на протяжении веков показывала, каким действенным может быть обращение к ним, как это освобождает сознание, придает глубину и масштаб современным событиям, современному герою. Тут и Шекспира можно вспомнить, и Достоевского, и Джойса, и Фолкнера, да хоть «Гарри Поттера» — любое мало-мальски значимое произведение искусства, любая традиция, пережившая века, — тот стержень, на который нижется история всех народов во все времена.
Но использовать эти архетипы исключительно как подвал, откуда нет выхода, загонять в этот подвал народ огромной страны, — преступление. И те, кто сознательно манипулирует этим знанием, кто занавешивает все окна, превращая их в узкие щели, откуда ничего не видно, кроме того, что нам считают нужным показать, не только знают, что делают, но и должны предвидеть, чем для них это обернется — и в историческом, и в метаисторическом плане.
А вообще-то смена героя входит в главный набор архетипических сюжетов. Следующий герой, герой нового времени, может быть и мал (Давид и Голиаф), и жить неизвестно где, и скрываться до времени, и долго не быть узнанным, но рано или поздно приходит его время. И побеждает он с помощью других приемов, а не тех, которым навострился противостоять архаический герой, и никакими камланиями, заклинаниями, наваждениями его не сдержать.
.60b.jpg)
