Политика мести: 25 лет со времени I Съезда народных депутатов

Двадцать пять лет назад состоялся Первый Съезд народных депутатов СССР, который стал апофеозом горбачевской перестройки и общественной деятельности Андрея Сахарова.

Тогда казалось необратимо очевидным, что слово – это поступок, что без свободы общество не имеет будущего и что ответственность – это ответственность за собственную человеческую сущность, а не перед прокурором и госбезопасностью. 

Советскую номенклатуру тогда никто не сверг, да и не собирался свергать. Но в качестве публичного консенсуса всеми были приняты несколько принципиальных позиций: функционерам можно не всё; в общественной жизни могут участвовать все, и участие поощряется; ценой падения влияния Советский Союз выходит из провинциальной самоизоляции. Казалось, назад пути нет, что это исторический выбор страны после 70-ти лет большевизма. Но всё вышло не так.

Поскольку последствия оказались гораздо более бурными, чем на то была готова самая алчная часть партноменклатурного сословия, то после падения СССР в этом сословии очень быстро возобладали охранительные тенденции и номенклатурный реванш. Недопущение креатива стало сначала исподволь, а потом и явно задачей политических систем многих постсоветских государств, и прежде всего Российской Федерации.

«Фанатично заботиться о себе и еще раз о себе» – таков стал фактический девиз правящего слоя России еще в девяностые годы.

В этом смысле вообще удивительно, что российское гражданское общество сохранилось до сегодняшнего дня, и что «патриотическая» месть из Москвы помогла задавить попытки демократического развития лишь в нескольких постсоветских странах, а не повсюду, и только теперь дошла до Украины. Номенклатура из прецедента Горбачева извлекла уроки. Потом появился еще прецедент, связанный с некоторой сменой риторики и выборами в Думу-2011, а за этим – мирные массовые протесты (причем по всей стране) показавшие, что есть граждане, готовые бороться за украденное право на альтернативу. А теперь еще Украина «сдетонировала».

Всем аналитикам понятно, что «украинский» сценарий в России сегодня маловероятен, и всем известно, что российские либералы-западники традиционно боятся революции больше, чем диктатуры, не видя в последней перспектив для позитивной смены курса. Но дело не в возможной народной революции. Дело в страхе перед собственной корпоративной системой, которая может начать менять привычки и манеры, если диалог с гражданами, гражданский контроль, активность политического меньшинства вдруг станут нормой жизни. Система может начать работать не на касту, а на граждан, но тогда и самым циничным придется подстраиваться, а они этого решительно не хотят. Поэтому они боятся даже одного последовательно независимого депутата в Госдуме, в Мосгордуме, или в каком-нибудь периферийном районом совете.

Перед Горбачевым хотели вернуть «позитивного» Сталина – тогда не состоялось. Решили брать этот реванш сейчас, чтобы «все расставить по своим местам». В этой конструкции нет места фантазии, нет места креативу, только безразличие, тотальный образ жизни «функциональных интровертов», людей офисных инструкций, заданий, обязанностей, отвечающих за форму, но категорически не несущих ответственности за результат своей деятельности. Это одновременно неосталинизм и тот дух, который во многом навязывает глобализация, реализованная в вульгарных формах.

И теперь мы «отмечаем» 25-летие того исторического съезда агрессивным номенклатурным реваншем глобального масштаба. То, что было сделано с Крымом – не просто нарушение международного права, это демонстративный сигнал к попранию любых процедур, когда «воля большинства» уже без всякого стеснения и формальностей назначается теми, у кого есть мощь государственной силы. Создается принципиально неправовое государство, уже не по скрытой сути, а по форме. После попытки всерьез провозгласить курс на верховенство закона и начавшегося вследствие этого огромного социального «учредительного собрания», которое, не прекращаясь, идет на всем постсоветском пространстве, власть России решила показать себя матросом Железняком.

С середины 90-х российская олигархическая номенклатура, делавшая на власти деньги, а на деньгах – еще большую власть, стала превращать Российскую Федерацию в «заместителя» доперестроечного Советского Союза, наводя страх и полицейский порядок. Из публичного словесного процесса и рефлексии политика вернулась к силовой компоненте. Благо страны вновь приравняли благу номенклатуры, престиж страны – номенклатурному престижу. Зародившееся гражданское общество – необходимый инструмент выработки хороших политических решений и обратной связи – стало «балластом» и объектом манипулятивного подавления. Но гражданское общество выжило, и его подчас «юродивая» форма не является признаком недостаточной содержательности.

На фоне последних событий в адрес «западнических» политических и общественных деятелей и групп был направлен такой удар номенклатурной агрессии, который по своему стилю отдает брутальностью, приобретает катастрофическую эмоциональную окраску и часто заслуживает самых суровых мысленных ассоциаций. И вдобавок, удар приходится не по гламурной «социальной надстройке», умеющей лишь жаловаться Западу, а по тем, кто в своей стране и для ее блага по крупицам собирает знания и необходимый опыт подчас почти незаметной деятельностью. На уровне решений и пропаганды осуществляется фашизация общества, и в этом пропагандистском зазеркалье она мотивируется «борьбой с фашизмом».

Стратегически это разрушает страну, вредит обществу и не дает реализовать позитивные проекты, но правящей корпорации «не до того»: тактическое самосохранение заставляет реализовывать «проект мести Горбачеву».

То, что долго накапливалось, наконец, вышло наружу: агрессивное евразийство, перемешанное с язычеством обрядовое и безличное «православие», реминисценции ленинградского обкома КПСС 1970-х – 80-х годов и знаменитой когда-то «смелой советской оппонентки Горбачева» Нины Андреевой, кое-что из «ресурса» идеологов великой Сербии времен Слободана Милошевича, немного наглости и куража по примеру Ким Чен Ына и по-прежнему много «марксизма наоборот» от последователей «ранних девяностых», которые никуда не делись, преуспевают и продолжают нравиться многим на Западе посредством сохранения секторов власти, огромных денег, обещаний успехов, «Петербургского форума» и много чего другого, где они могут показать себя «внутрисистемными борцами за либерализм против аппаратных реакционеров».

Так что, евразийская диктатура (такая замена советской власти, которой боялись еще в середине XX века свободные русские философы) навсегда?

Зачем осуществлять процесс, который называется «переход от авторитаризма к тоталитаризму»? Зачем пытаться делать всех одинаковыми, прекрасно зная, что это вредно и невозможно? Зачем предпринимать шаги по «закрытию страны»?

Дать точный ответ, находясь внутри исторической ситуации, по ходу процесса, невозможно, да и не нужно. Но попробовать в меру сил осмыслить сигналы, которые напрямую относятся к каждому из нас, необходимо.

У тех, кто устанавливает долгосрочные и жестокие диктатуры чаще всего присутствуют очень маргинальные мотивы к действию. Даже склонные к жесткости и авторитарности мизантропы типа Александра III вовсе не считали правильным опускаться до ограничения всего, до мелочного контроля и крайнего ограничения абсолютно всех сфер гражданской свободы и личной инициативы. Мелочный контроль – удел людей чиновничьего, а не политического склада и воспитания.

Чтобы подавлять, не допускать изменения атмосферы, номенклатурно-олигархическая корпорация прибегает к стратегии, которую можно свести к трем компонентам.

Первая составляющая: сделать так, чтобы жизнь «медом не казалась». Минимальный комфорт, бытовая защищенность и устойчивость возможностей – питательная среда для свободы и креатива. В нашей стране этого всегда было мало, так решили еще убавить. Тогда относительная интеллектуальная покорность и локальность мышления будет обеспечена лучше, чем раньше. Вторая составляющая: создать состояние неопределенности, чтобы все чего-то ждали и чего-то боялись. И если кто-то был умным, то «в процессе» станет несвязным невротиком, и можно уже не бояться, что выглядишь как-то не так на его фоне. Третья компонента: привязать своих реальных и потенциальных оппонентов к неподдающемуся четкой дефиниции внешнему врагу, который не в состоянии ни подтвердить, ни опровергнуть влияние своей «руки» на действия «несчастного», не может ни «сдать» его, ни по-серьёзному заступиться.

В истории существовали разные «центры» подобного «злодейства»: идейные, мистические, классовые или расовые. Во второй декаде XXI века на такую роль с грехом пополам подходят США. Ибо, с одной стороны, у этой страны всегда есть амбиции навязывать всем остальным свое видение мира, а с другой, в настоящий момент почти нет возможности такие амбиции сколь-нибудь последовательно реализовывать в инструментальном плане – они почти не присутствуют на нашей сцене и мало стучатся в наши двери. Просто там, как кому-то кажется, «жизнь лучше», и это само по себе обидно.

Вообще, «жить лучше» и при этом «без нас» – неприемлемый тип существования для имперско-националистической номенклатуры. Это относится как к групповым категориям, будь то возможный прорыв Украины или электоральные, организационные и креативные успехи оппозиции, так и к индивидуальным категориям, когда вы, например, не можете заработать и вынуждены многим рисковать, если по этическим соображениям решили не унижаться и не ходить на поклон к местным князьям за «заданием» или неформальными «договоренностями».

В последнем, кстати, есть пессимистичная «новация» по сравнению с послесталинским советским периодом. Там по идеологическим причинам «социалистического строя» государство минимально обеспечивало материальными благами не только свой актив, но, как правило, и многих независимых людей и даже своих открытых оппонентов (хотя в конкретных случаях бывало, конечно, всякое). Сейчас материальное наказание за жизненную позицию (или страх такого наказания) используется постоянно и действует социально эффективно, вызывая гражданскую апатию и «приливы массового энтузиазма» по отдельно взятым поводам.

Номенклатура и ее лидеры говорят от имени «большинства». Однако, во-первых, то, как они это говорят и что при этом делают, означает подавление меньшинства от имени большинства, к тому же они сами же определяют меру такого подавления: частично или полностью. А подавление меньшинства – это не реализация позиции большинства, а перманентное принуждение, запугивание и бандитизм. Во-вторых, серьезные позитивные преобразования в принципе невозможны без тщательного учета мнения меньшинства. Более того, безусловно отвергая любую возможность власти меньшинства над большинством, следует твердо признать, что сама идея господства арифметического большинства над арифметическим меньшинством, как показывает опыт истории и выросшая из него политическая и правовая теория, не имеет ничего общего с демократией. Постоянные ссылки на большинство по конкретным вопросам, подчас требующим тонкой и профессиональной компетенции, говорят лишь о популизме власти и её готовности использовать на своей стороне толпу.

Арифметическое большинство при демократии решает только один очень важный вопрос (кстати, тоже не всегда удачно, – но тут уж выхода нет): кому персонально доверить власть. Но дальше эта власть обязана действовать в интересах всех, опираясь на совесть, профессионализм, уважение к каждой человеческой личности. Она обязана понимать, что в конкретных вопросах следует полагаться на тех, кто больше знает и разбирается, а не на расхожие оценочные взгляды. В суде важно точное воспоминание одного человека, который видел преступника в лицо, чем впечатление сотен прохожих и соседей, и уж тем более не слухи, которые кому-то заблагорассудилось распустить. Больному важно, как его лечит врач, а не что по поводу его болезни говорят по телевизору. Так и в политике, и в государственном управлении надо точно, аккуратно и ответственно делать свою работу, а не стремиться «показаться». Тогда тебе реально будут доверять. А доверие граждан и «поддержка большинства» (в смысле толпы) – совершенно не одно и то же.

Российская власть существует на силе, на деньгах, на идеологическом абсурде, но без доверия. В этом ее основная проблема, проблема болезненных и жестоких колебаний ее курса, про направление которого даже она сама далеко не все знает, но который почти всегда (большинство, если нужно, подтвердит) ведет не туда, куда надо.

Сторонники евразийского политического действия хотят переименовать Волгоград в Сталинград. Якобы не в честь «вождя народов», а в честь исторической битвы Великой Отечественной и Второй Мировой войны. Такая интерпретация годится только для полнейших дураков на Западе. В России и странах бывшего СССР никто и никогда не воспримет такое изменение названия как переименование в честь исторической битвы.

Переименование будет понятно исключительно как попытка политически реабилитировать человека, который принес стране неисчислимые страдания, который уничтожил в 1918 году тысячи мирных жителей старого русского Царицына, который санкционировал при своей жизни назвать этот город собственным именем, который не защитил его от массовых репрессий в 1937-м, и из-за безответственности и самоуверенности которого нацистские захватчики дошли до Волги.

Тот аргумент, что во многих западноевропейских городах есть площади и улицы в честь Сталинградской битвы не является убедительным: не говоря о прочем, там нет могилы Сталина и памятника ему в самой непосредственной близости от резиденции главы государства.

За то длительное время, которое город носит название Волгоград, он вырос в территориальном отношении, вышел за прежние территориальные границы, так что переименование будет касаться по сути другого объекта.

С точки зрения памяти о Сталинградской битве, о событии и трагедии глобального и исторического масштаба, о павших в ней, о реальном историческом Сталинграде того времени, о его жителях, перенесших нечеловеческие страдания, переименование сейчас будет носить принижающий и кощунственный оттенок. В Волгограде, как мы знаем, большие трудности в сфере ЖКХ, сложная криминогенная обстановка. Не хотелось бы услышать в новостях сообщение о прорыве труб в Сталинграде или о разоблачении сталинградских взяточников.

Ведется опасная игра с огнем: внедряется идеология евразийства, выделяются большие деньги на ее поддержку, на поддержку ее стандарта социального поведения, сохранение бедности и укрепление рабства. Действует особая сила маргинальности. Слышится логически бессмысленный, и от этого еще более подавляющий лейтмотив: «Велика сила отсталости. Славно жить в сильной державе, встающей с колен!» И, кажется, ждут ответа: «На основании рейтинга Путина, добровольно прошу проверить меня на безопасность»...