Негласный контракт между населением и властью во времена раннего Путина звучал так: свободы в обмен на благополучие. Нынешний выглядит скорее так: благополучие и свободы в обмен на величие. Но величие более воинственно и опасно тем, что его подлинность трудно проверить.
У России хотят забрать чемпионат мира по футболу, а не забрать, так испачкать, замарать, очернить. Именно так Владимир Путин воспринял дело судей ФИФА — великую футбольную чистку.
Метили в коррупцию, а попали в Россию. Нет, отвечают у нас, это вы метили в Россию, а попали в коррупцию. Как до этого метили в коммунизм, в отсталое самодержавие, в общинное земледелие, а на самом деле все в ту же Россию. Куда ни кинь, всюду она, родимая сторонка.
В произошедших в Цюрихе событиях у нас усмотрели не одну, а две угрозы. Одна личная: русские и арабы якобы надавали взяток африканцам да англичанам, а Швейцария их арестовывает, чтобы в Америке судить. Это значит, и нашего любого могут во всяком месте и в любое время, не укрыться ни в швейцарских часах, ни в швейцарском банке.
И во всю ночь безумец бедный
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.
Другая угроза — общественная: опять хотят испортить нам праздник. Несколько раз Путин с обидой упоминал не просто критику, не просто сомнения, а именно скоординированную кампанию по дискредитации русской Олимпиады — «в том числе из Соединенных Штатов».
Только Россия соберется отпраздновать что-нибудь великое, всемирное, выдающееся: закатить пир на весь мир; прокатить лягушонку с грохотом в коробчонке; самой прокатиться на печке, себя посмотреть, людей показать; отгрохать Олимпиаду, каких прежде не бывало; «Евровидение», каких свет не видел; чемпионат от Москвы до самых краев света, — как приходит англичанка, американка, полька, чешка и гадит.
После президентской инаугурации, которая пришлась на время после буйной Болотной 6 мая и потому прошла в пустом городе, он действовал по принципу: вы испортили мне праздник, я испорчу вам жизнь. Возможно, и последствия свержения Януковича для Украины не были бы столь тяжкими, если бы Майдан не пришелся на время Олимпиады, задуманной как всемирный русский триумф. А вместо русского праздника в Сочи именно в это самое время миру показывали антироссийский праздник в Киеве. Некоторые думают, что Путин решился на Крым в том числе от досады на это совпадение, а не потеряв голову от олимпийских достижений. Одно ведь дело споткнуться на ровном месте, другое — высоко взлететь, чтобы глубоко упасть.
С точки зрения внешнего мира, вероятно, выглядит справедливо — вырвать причитающееся ему око, а не вырвать, так подбить: наказать Россию за испорченную жизнь еще одним испорченным праздником. Но если думать не о справедливости, а о пользе, стоит дать России не только чемпионат, но еще одну Олимпиаду и всемирную выставку в придачу.
Потому что чемпионат отчасти отвечает на вопрос: что будет вместо Крыма? Чем заменить Крым? Чем удовлетворить современный громкий запрос на величие России: хотят видеть Россию великой державой, которую уважают и побаиваются другие страны, — 47%, на 10% больше, чем десять лет назад. Тех, кто считает Россию уже великой или скорее великой, — вместе под 70%, в 2005 году таких было 30%.
Во вторую половину нынешнего долгого уже российского царствования сформировался общенациональный запрос на величие как часть нового негласного договора народа и власти. И эту энергию лучше употребить в мирных целях.
Забрать у России чемпионат — прямой путь к войне на Украине. Уронили в речку мячик и ждут, когда по ней проплывет труп врага.
Улица мира
Многие заметили, что новую холодную войну, которая еще толком и не началась, отличает от старой необыкновенная легкость, с которой в России теперь говорят о настоящей войне. Ну война и война. Мать родна. Америкосы совсем оборзели. Везде лезут. Нас ни во что не ставят, терпеть это уже больше невозможно. Может, и впрямь лучше еще разок хорошенько помериться силами, показать им их место, отвоевать нам наше под солнцем. Как сказал один левый греческий депутат на званом обеде: темные силы готовят третью мировую, так выпьем же за то, чтобы снова отпраздновать день победы в Москве.
Неизвестно, будет ли с кем по этому поводу выпить потом, но есть с кем разделить эти настроения сейчас. Социологи выяснили, что только половина опасается перерастания войны на Украине в войну России с Западом, а другая половина – нет. Среди молодежи 40% против, 3% уверены, что Россия у Запада войну выиграет. Слова Путина о том, что во время крымского кризиса атомное оружие было приведено в боевую готовность, не вызвали страха у 47% опрошенных. «Испугавшиеся в меньшинстве», — жалуется социолог.
Советский Союз мог производить танки тысячами и размещать СС-20 в своей европейской части, но его правящие старцы не болтали легкомысленно о войне. Советский пропагандист никогда не сказал бы: мы можем превратить Америку в радиоактивный пепел. Он сказал бы: в мире накоплено столько ядерного оружия, что человечество может превратить Землю в радиоактивный пепел.
Первое, что узнавал советский школьник на политинформации: в ядерной войне не может быть победителей, и из праздничного концерта, что планета наша хрупкое стекло.
Дело не только в ответственности советского руководства, которое действительно решало судьбы мира и осторожничало. Дело в огромной военной травме: война, о которой с легкостью говорили в 30-е, действительно случилась. На Советский Союз напали с Запада. Дошли до Москвы и Волги, убили то ли 20, то ли 30 миллионов одноклассников, родных, коллег по работе. Советское руководство обещало народу, что так больше не будет. Для этого придется потерпеть. Возможно, чего-то будет не хватать, не все будет позволено, но зато больше никто так не сможет: ваших близких и одноклассников больше не убьют.
Большую часть послевоенного, позднесоветского времени в так называемый контракт между обществом и властью входил мир: мы готовы пожертвовать благополучием, готовы даже пожертвовать свободой, но чтобы был мир. Вот это самое «лишь бы не было войны». Иначе говоря, свобода и благополучие в обмен на мир.
Даже локальная война в Афганистане оказалась серьезным нарушением этого контракта, поэтому она так важна для понимания краха СССР. Трудности в виде товарно-продуктового дефицита, ограничения всех мыслимых свобод остались, а одноклассников и соседей привозили убитыми с войны. Власть лишила трудности и несвободу их главного смысла.
Вот здесь подпишите
С тех пор этот негласный договор между населением и властью в России несколько раз менялся. Задача, которая ставилась при ликвидации СССР, — жить как на Западе, — по разным причинам не была выполнена в 90-е. Наоборот, они тоже воспринимались народом как эпоха нарушения договора, даже эпоха великого обмана: мы отказались от собственной страны в ее прежней форме и даже в ее прежних границах, чтобы получить западный уровень жизни, стать частью западного мира. И где это все?
Когда в разгар холодной войны советский человек противостоял США, а в перестройку, на радость всему миру, с ними мирился, кроме материальных трудностей у него было ощущение равенства с величайшей державой мира. В 90-е материальные трудности остались, а чувство равенства, чувство собственной значительности исчезло.
Контракт позднего ельцинского и раннего путинского времени звучал так: пусть кто-то заберет эту грязную, скучную, глупую, все равно ненужную нам политику, всю эту борьбу клик стран третьего мира и взамен вернет нам страну первого мира — приличную, чистую и нестыдную. Иначе говоря: свобода в обмен на благополучие.
Этот договор частично был выполнен, и на первый план неожиданным образом выплыла тема величия. Тема утраченного величия и желание его вновь обрести переживается нынешними русскими исключительно напряженно.
Нынешний негласный контракт между населением и властью звучит так: благополучие и свободы в обмен на величие. Но тема величия включает в себя и возможность войны. Величие ведь проявляется и в войне. Поэтому общество настроено более милитаристски, и как-то в воздухе ощущение невозможности войны и страха перед войной гораздо меньше, чем даже во времена настоящей холодной войны брежневско-андроповского времени.
Трудно сказать, откуда именно и прямо сейчас — вынь да положь — взялся спрос на величие. То ли прежний договор не был выполнен до конца: русский человек приблизился, но не стал жить совсем как западный — экономический рост ведь замедлился. Или дело в том, что первичные материальные потребности были худо-бедно удовлетворены и народ задумался о высоком, о миссии. А русскому народу это дело привычное, — 70 лет ведь она у него была, — возглавлять авангард человечества, и вдруг раз — и нету. Скучно. А он весь дитя добра и света. И до этого тоже как-то объединили и заселили северный край обитаемого мира от финских хладных скал до пламенной Колхиды. Про Тавриду не будем. А даже в Колхиде зима под четыре месяца: остальное и вовсе фронтир, а жители — первопроходцы-пионеры. Как тут не быть готовым.
А может, обменяв свободу на благополучие, мы ошиблись, и эта догадка раздражает. Отсюда желание поработить Запад не на деле, так на словах — описать его в терминах несвободы. Они там тоже в рабстве — у толерантности, у политкорректности, у геев, у цветных, у корпораций, и главное — у Америки. Благополучие, полученное в обмен на несвободу, породило жажду компенсации за счет других.
Да, мы стали жить лучше, но согласились заплатить за это правами, а вы живете не хуже и ничем за это не платите. Так вот вам: заплатите покоем. Как сказал мой коллега, политический писатель Иван Давыдов: власть нагибает нас тут, внутри страны, за это мы вместе с властью будем нагибать вас вне.
Гагарин терпел
Величие в отстающей стране – удобная для властей вещь. Особенно когда его надувают духом противоречия. Тогда оно постулируется не через собственные достижения, а через отрицание чужих. Не важно, куда пришел ты; важно, что другой заблудился. Не важно, сколько твоя корова дает молока; важно, что у соседа она нездешней породы, а потому рано или поздно сдохнет, замерзнет, околеет, сбегёт, волки задерут, тварь такую, поскорей бы уже.
В чем величие? В том, чтобы не жить как на Западе. Даже так: в том, что, какие ни есть, не живем как на Западе. Люди в Афганистане талибов одеты в обноски, топят кизяком, живут в мазанках, воду носят из ручья, в нем же умываются, ходят горными тропами, за неимением адреса, не говоря — конверта, защищенные только спиной от ветра.
Жители Исламского государства не смеют включить музыку, лишний раз выйти на улицу, не так одеться, не так взглянуть, мир от них в ужасе. Но сторонники обоих упиваются собственным величием.
С точки зрения издержек это очень выгодная бизнес-модель. Экономическое положение в своем городе/районе 40% считают плохим, а хорошим — только 10%, – узнали в «Леваде». Но огромное большинство россиян уверены, что страна движется в правильном направлении.
В России есть все предпосылки для того, чтобы западные санкции подействовали наоборот. Ведь здесь сами лишения могут быть приняты за признак величия. В самом деле: за последние 70–80 лет, которые более-менее сохраняются в живой памяти, всякий раз, когда мы делали что-то великое, мы жили трудно. Побеждали в войне, восстанавливали страну, осваивали космос, строили заводы-гиганты и колхозы-миллионеры — все жизнь была не сахар. А вот когда мы просто потребляем, производим что-то, привозим, ходим за покупками, не значит ли это, что мы не делаем в данный момент ничего важного? В облаке коллективного сознания мерцает связь между величием и лишениями.
Мания преувеличения
Величие опасно не только военной темой, но и тем, что его подлинность трудно проверить, и значит, на его счет легко обмануться. В современном мире это происходит сплошь и рядом (талибов уже вспоминали), и у России есть соответствующий опыт: мало того, что 70 лет торжественно проповедовали удивленному миру архивное учение бородатого немецкого схоласта, так еще и сами, принимая неудобные позы, пытались жить по нему. А что сразу не по «Государству» Платона? Велика Россия, а отступать некуда: позади призрак коммунизма.
Запрос на величие — небезопасная вещь. Пусть лучше будет чемпионат, Олимпиада, всемирная выставка. Нужно бы найти какую правильную форму: новый космос или вот инфраструктурную революцию: предки построили великую страну, а мы свяжем ее современными скоростными дорогами, автомобильными и железными, или еще что.
Невозможно построить реальное мировое величие на основе внутренних вымыслов: на борьбе за единственно верную сексуальную ориентацию, на отечественной войне с украинским фашизмом или варке собственной цивилизации из топора. Будет все время выходить как с Тихоокеанским форумом, куда видные представители держав Азии съехались обсуждать свои важные дела, а делегат от России, тоже вроде великой и тихоокеанской державы, предложил обсудить последний выпуск программы «Время»: запрещенный «Правый сектор» и «оранжевые» технологии. Был выслушан с недоумением.
В советском контракте «трудности в обмен на мир» не только лишения, но и мир был реальностью, легко поддающейся проверке: холодная война была, а большой горячей не было. В первых постсоветских уравнениях: «прежняя страна в обмен на свободу» и «свобода в обмен на благополучие» — вторая часть формулы тоже не без оговорок, но проходила проверку на опыте: девяностые были несравнимо свободнее семидесятых, а нулевые — сытее девяностых. Но вторая часть нынешней формулы, «благополучие и свобода в обмен на величие», очень плохо поддается проверке. Есть большая вероятность, что убыток будет реальным, а прибыток вымышленным: в первой части будут числа, а во второй пустота.
.60b.jpg)
